Люди грозных лет
Шрифт:
Лесовых намеревался поговорить с коммунистами и комсомольцами, попросить их помогать ослабевшим товарищам, подбадривать их, облегчать нагрузку, но сейчас, видя этот шлепающий по грязи строй, он понял, что ни подбадривать, ни облегчать никого не нужно, что люди идут упорно, зная, что остановиться, отстать, не дойти до назначенного места — значит погибнуть самому и поставить под угрозу товарищей.
Не догадывался Лесовых, что, молча шагая рядом с солдатами, он не просто идет, а делает именно то дело, для которого его и призвали в армию, что каждый его шаг, каждое движение видят десятки глаз, что одно его присутствие радует, бодрит
Дробным перестуком где-то недалеко вспыхнула и тут же погасла короткая пулеметная очередь. Как под ударом электрической искры, вся колонна бессознательно прибавила шагу и, словно опомнясь, потекла прежним валким качаньем. Тьма ночная, казалось, сдвинулась и стала еще гуще.
Вслед за пулеметной очередью лопнуло несколько одиночных выстрелов, затем опять очередью брызнул пулемет, и один за другим наперебой зацокали автоматы.
Вдоль колонны, от хвоста к голове, спотыкаясь и взахлеб дыша, пробежал кто-то в плащ-палатке, и оттуда, где скрылся бежавший, от солдата к солдату метнулась команда:
— Шире шаг!
Колонна двинулась быстрее, затем побежала, а позади все росла и ширилась перестрелка, то отдаляясь, уходя в сторону, то вновь приближаясь, догоняя бежавших.
Лесовых бежал рядом с солдатами, не чувствуя ни ног, ни собственного тела. «Сколько же осталось до этого поселка? — отчаянно билась единственная мысль. — Только бы успеть занять удобный рубеж…»
Кто-то из солдат упал, Лесовых подхватил его, и они, держась за руки, бежали вдвоем.
А перестрелка перекатилась уже и вправо и влево, охватывая батальон звенящим полукружьем. Никто больше не торопил, не подгонял, а колонна бежала все быстрее и быстрее. Только люди еще плотнее сдвинулись, держа друг друга за руки, за вещевые мешки, за шинели. Свиста пуль не было слышно, и все же казалось, что вверху, над головами, мелькало что-то острое и пронзительное.
В стремительном беге прошло еще полчаса, стрельба, все так же не умолкая, то приближалась, то отдалялась. В стороне от дороги показалось что-то похожее на строения, и роты сразу же по неслышным командам рассыпались в стороны.
А через полчаса, когда из полумрака выплыли мягкие силуэты приземистых, под шляпами соломенных крыш домов и округлые, словно без ветвей, купы реденьких деревьев, по всему волнистому взгорью черными брызгами взлетала земля, сверкали отполированные лезвия лопат, тянулся сладкий запах людского пота.
Чернояров грузно ходил по растянутой в ниточку цепи батальона, щуря усталые, глубоко запавшие глаза. Подойдя к копавшему рядом с солдатами Лесовых, он постоял, ударом ноги о ногу сбивая налипшую грязь, хрипло, с натугой проговорил:
— А вы шли бы лучше на батальонный НП, оттуда все на виду, а тут всего клочок поля перед вами. Да и нужны вы не только этому взводу, а всему батальону.
— А у меня в каждом взводе свой окоп, — взглянув на Черноярова, с улыбкой ответил Лесовых.
— Ну если так, другое дело, — также дружески улыбаясь, сказал Чернояров, — присядем, я познакомлю вас с новой задачей батальона.
Дружеская улыбка, мягкий,
— Нас вызывал командир полка, — расчищая веткой лозины ровную площадку на бугорке земли, заговорил Чернояров. — Положение наше, как он сказал, хуже губернаторского. Немцы прорвали весь южный участок нашего фронта, от Курска и почти до Азовского моря. Мы оказались на самом северном фланге этого прорыва. Только ночка спасла и наш полк и еще три батальона соседней дивизии. Смотрите, — чертил он веткой на расчищенной площадке, — вот тут Касторная, немцы взяли ее и продвинулись дальше. И вот тут немцы продвинулись, а мы сидели как в мышеловке. Ударь немцы вот тут — и крышка бы нам. А теперь, — торжественно чеканя каждое слово, продолжал Чернояров, — мы удерживаем этот рубеж и вместе с танковым корпусом бьем по немцу.
— Как бьем? — спросил Лесовых.
— Бьем так, чтоб кишки из них вон! Контрудар наносим! — лихо выкрикнул Чернояров, и рыжие густые брови его взлетели вверх, рубя косыми морщинами выпуклый лоб.
— Наступление, значит, наступление! — схватив шершавую руку Черноярова, воскликнул Лесовых.
— Вот именно наступление! И не как-нибудь, а целым танковым корпусом! Это ж махина! Так долбанем фрицев, что не только из Касторной, со всей земли полетят!
— Так я, так я сейчас… Я к бойцам пойду. Расскажу им, обрадую! Это же такое событие!
— Нет! Рано, — остановил Чернояров, — пока тайна. Только для личного сведения. Даже командирам рот запрещено говорить.
— Ух, здорово! Недаром мы столько крови на этой Двугорбой пролили!
— Конечно, недаром! — сказал Чернояров и погрозил волосатым кулаком в сторону противника. — Эта Двугорбая у них поперек горла встала! Вовек запомнят!
Чернояров и Лесовых смолкли, глядя на открывшееся впереди клочкастое, подернутое легким туманом мелколесье, на уже розовевшую под солнцем, рядами уползавшую вдаль буйно-зеленую картофельную ботву на всхолмленном поле, на дымящийся, невидимый в испарениях ручей, что огибал изломанную гряду покатых к западу холмов, на видневшиеся далеко впереди щетинистые камышовые заросли.
Пока Чернояров и Лесовых шли к крайнему, весело блестевшему стеклами домику поселка, стрельба стихла и на картофельном поле, вскакивая и перебегая, падая и скрываясь в яркой зелени, замелькали еще не совсем ясные фигуры людей в защитном.
— Хорошо отходит Привезенцев, — показывая на картофельное поле, сказал Чернояров, — и удачно от противника оторвался. Давайте умоемся, что ли, — предложил он Лесовых, — столько дней в грязи, в дыму… Костя, — крикнул он ординарцу, — воды, да побольше! Чтоб в бой пойти без единого пятнышка!
Лесовых с удовольствием смотрел на жилистую, с крутыми лопатками белую спину Черноярова, с фырканьем поливавшего водой крупную голову, короткую, почти черную шею, волосатую грудь.
— Товарищ майор, пакет из штаба полка, — подбегая, доложил веселый, чему-то улыбающийся писарь батальона.
— Посмотрите, что там, — продолжая отчаянно плескаться водой, кивнул Чернояров Лесовых.
— Знаете… Это… — разорвав пакет и бегло пробежав по короткому тексту, сбиваясь в словах, радостно заговорил Лесовых. — Это… Это… лучше я прочитаю, слушайте!