Люди легенд
Шрифт:
Верховский — он был на коне — слегка привстал на веревочных стременах и оперся на рогульку, заменявшую у самодельного седла луку.
— Никого нет, командир! Все спокойно!..
Наконец показался и сам Кулик. Это был немолодой уже, но крепкий, кряжистый человек в брезентовом с капюшоном плаще, какие носят путевые обходчики. Он неторопливо, неслышно, слегка покачиваясь на цепких кривоватых ногах, ступал по тропинке. Вместе с ним шел Иван.
— Вот, — сказал Иван, подходя к Феде. — Это и есть дядысо Кулик.
— Так вот вы какой, товарищ Левченко! (Федин
Тут, к удивлению Феди, Кулик назвал точную дату появления отряда в Добрушских лесах.
— Наши подпольщики за вами давно уж наблюдают… — усмехнулся Кулик. — Что у вас в отряде есть два немца, например, мы тоже знаем!..
В это время из кустов, что густо росли по берегам ручья, вышел Тарас и протянул Кулику широкую ладонь.
— Я нет фашист. Я есть рабочий. Против Гитлера. Немец рабочий!
Внутренне Федя усмехнулся. Чем-то очень походили один на другого эти два невысоких пожилых человека, несмотря на то что один из них был в военной форме гитлеровского солдата, а другой в засаленной кепчонке мастерового.
Может быть, как раз в это время ему вспомнился далекий Уругвай, в котором прошли его детство и юность, разноязыкие демонстрации и митинги рабочих фригорификос — мясохладобоен, на которых работало много иностранцев, в том числе и его отец, русский эмигрант и уругвайский коммунист Иосиф Кравченко…
— Ладно! — улыбнулся Кулик и хлопнул Тараса по спине. — Это нам и без тебя известно! То добре, что ты против Гитлера. Давай-ка, брат, закурим по такому случаю!
И он достал объемистый кисет.
Кулик, Федя и Алексей Коробицин договорились о последующих встречах, условились, что на связь к Феде в экстренных случаях будет приходить сын Кулика — мальчонка лет четырнадцати, а от Феди к Кулику Иван — он имел немецкие документы и мог ходить в Добруш, не вызывая подозрений. Кроме этого, для регулярной связи Федя назначил «дубки» — секретные места, в которых подпольщик должен был оставлять разведывательную информацию. Потом Кулик хлопнул Тараса еще раз по плечу, пожал руки Феде и Алексею и исчез за поворотом тропинки.
Вскоре после этой встречи с помощью Кулика у Феди появились свои люди во многих окрестных селах, в местечке Ветка, на станции Тереховка и даже в самом Гомеле…
Но не только Кулик помогал Феде налаживать специальную связь.
С Мишей по прозвищу Телеграфист, например, Федю познакомил бывший оперативный уполномоченный злынковской милиции Шкаруба, который пришел в отряд через несколько дней после знакомства с Куликом. До этого Шкаруба, вооруженный милицейским наганом, к которому было всего семь патронов, партизанил в одиночку.
По роду мирной своей профессии оперуполномоченный знал многих людей, и, когда Федя попросил его перечислить фамилии тех, которые подходят для подпольной и партизанской работы, он первым назвал телеграфиста с разъезда Закопытье.
— Мишка для нас нужнейший человек, товарищ командир! Десятилетку
— Кто у него есть дома? — спросил Федя.
— Вдвоем они с сестрой. Сестра постарше, тоже комсомолка, муж ее в армии, — без запинки отрапортовал Шкаруба.
— Ну что ж… Придется к телеграфисту чирикнуть!..
В поселок, примыкавший к разъезду Закопытье, Федя и Алексей Коробицин отправились следующей ночью в сопровождении Шкарубы и двух партизанских разведчиков — Верховского и Коли Зайцева. Не доходя до околицы, свернули на огороды, перелезли через плетень, пересекли улочку…
— Иди след в след! — тихо, одними губами скомандовал Федя. — Мы-то уйдем, а человек головой рискует!
Шкаруба вел партизан вдоль забора утоптанной тропинкой, змеившейся меж грядами картошки. Слева чуть приметно темнела полоска леса.
Справа громоздились черные кубы домов. В полутора километрах впереди, на другом конце поселка, горели огни разъезда, слышался неясный шум, из которого выделялся перестук буферов, гудки стрелочника и пыхтение маневрового паровоза. Там, на разъезде, — немцы.
Наконец Шкаруба остановился.
— Здесь! — шепнул он.
Федя, Шкаруба и Алексей пошли к хате телеграфиста. Верховский и Зайцев, по неписанным партизанским законам, остались на всякий случай снаружи, залегли на огороде, взяли на прицел улицу…
Шкаруба постучал условным стуком — три раза, потом еще два.
За дверью послышались тихие шаги. Донесся тихий женский голос:
— Кто?
— Милиция! — назвал оперуполномоченный пароль.
— Телеграфист! — отозвались из-за двери.
Это был отзыв. Послышалось звяканье щеколды, чуть слышно скрипнули петли. На пороге появилась белая женская фигура.
— Заходьте! — прошептала она. — А мы уже ждем, ждем!..
В хате с плотно занавешенными окнами мерцал тусклый огонек фитилька, плавающего в глиняной плошке с жиром. Крепко пахло кислой капустой. Из-за стола навстречу Феде встал тонкий, светловолосый хлопчик.
— Здравствуйте! — смущенно проговорил хлопчик ломающимся мальчишеским дискантом; и даже при тусклом свете коптилки можно было заметить, как он покраснел.
— Сядем! — сказал Федя, пожимая ему руку. — Ты и есть Миша?
— Да.
— Знаешь, кто мы?
— Знаю.
— Хочешь помочь бить фашистов?
— Да.
Федя помолчал, испытующе разглядывая нового знакомого, набил и раскурил трубку. Побарабанил по столу пальцами.
— Знаешь, парень, — медленно проговорил он, не отрывая темных, острых глаз от Мишиного лица. — Знаешь, что сказал мне отец, когда меня приняли в комсомол? «В комсомол и в партию вступают раз в жизни и уходят только со смертью. От них ничего не берут. А отдают им все без остатка… Все, что есть, а если надо — и жизнь!» Вот и ты запомни это, сынок!