Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима
Шрифт:
Речь шла, как уже говорилось, о воспитании хороших граждан. Несомненно, и воспитание физическое имело целью не только подготовить подростков к спортивным состязаниям, но и закалить их для военной службы. Очевидно, однако, такой закалки было мало, и, вероятно, в IV в. до н. э. военная подготовка обрела конкретную форму с введением института эфебии. Эфебия была обязательная для всех афинских граждан начиная, как правило, с 18 (16?) лет и длилась четыре года. После года учений эфебы несли службу в гарнизонах и на сторожевых постах в пограничной полосе Аттики.
Эфебы выполняли физические упражнения под руководством тренера — педотриба, а собственно военной подготовкой ведал инструктор — дидаскал. Программа занятий предусматривала также дальнейшее обучение поэзии и музыке, так как одной из обязанностей эфебов было активное участие в государственных торжествах. Эфебы давали присягу, что не опозорят доверенного им оружия, не бросят своих товарищей в беде и будут защищать домашние алтари, границы державы.
Мастерская сапожника. VI в. до н. э.
В эпоху эллинизма, после того как Греция перестала быть независимой, эфебия утратила свой военный характер и не была уже обязательной для всей молодежи в возрасте от 16 до 20 лет, а напротив, выступала как институт элитарный. В III в. до н. э. длительность ее была ограничена одним годом, а принадлежность к эфебам стала добровольной. В период с середины III до середины II в. до н. э. число эфебов значительно сократилось: среди них были только сыновья самых богатых граждан. Со временем благодаря тому, что в число эфебов начали принимать и иностранцев, количество их вновь возросло. Физическая подготовка ограничивалась теперь гимнастическими упражнениями, главное же внимание было обращено на воспитание интеллектуальное и эстетическое (философия, литература, риторика, музыка). Жизнь эфебов сосредоточивалась в гимнасии, который оказался тогда общественным и культурным центром города, взяв на себя до некоторой степени функции древней агоры. Под властью римлян греческая эфебия также сохранилась и даже расширилась за счет введения целой иерархии воспитателей, инструкторов и должностных лиц.
Тогда же, в эллинистическую и римскую эпохи, существовала организация, включавшая в себя молодых мужчин «после эфебии». Это были так называемые неой (молодые), хотя принадлежать к этой организации могли люди вплоть до 40 лет. Они подчинялись гимнасиарху. Группа, называемая синодом, имела секретаря и казначея — их назначали городские власти. «Неой» имели право выступать как организация, когда обращались по каким-нибудь делам в государственные инстанции или к римскому императору. Сохранился, например, текст ответа императора Адриана на поздравительное послание, которое направила ему в 117 г., в связи с его восшествием на престол, группа «неой» из Пергама.
Организации, готовившие молодежь к участию в государственной и общественной жизни, существовали и в других местах. В 1853 г. на Крите была найдена надпись на дорическом диалекте, которая, как оказалось, является текстом присяги. Такую присягу дала группа из 180 мальчиков, так называемых агелеосов (живущих совместно), когда они покидали свою ячейку, «агеле». Документ этот позволяет представить себе, как могли выглядеть подобные присяги и в городах-государствах более крупных, часто воевавших. В присяге соединялись элементы патриотические, традиционалистские, экономические: «агелеосы» клялись охранять безопасность своего отечества, поддерживать и передавать будущим поколениям его традиции, сажать ценные оливковые деревья, важные для хозяйственного процветания родного края.
Составной частью программы обучения было, как мы помним, чтение поэтов. В чем состояли эти занятия, какова была их цель? Как толковалось прочитанное? Задачей учеников было не только овладение некоторым количеством текстов и умение их произносить в соответствующих ситуациях (на религиозных празднествах, по случаю других торжественных событий, на пирах и т. д.). Подросток должен был извлечь из этого чтения и более глубокую пользу: поэзия призвана была служить воспитанию этическому. Произведения, которые сами по себе носили морализаторский характер, не представляли трудностей для преподавателя. Однако были тексты, рассказывавшие и о добре, и о зле, тогда учителю-воспитателю приходилось показывать различие между дурным и добрым и помогать ученикам выбрать подобающую дорогу в жизни. Читая сочинения древних авторов, замечает в своих «Моралиях», в трактате «Как юноше слушать поэтов», Плутарх, ученик может и не заметить многого полезного для формирования его характера, подобно тому как среди листвы и цветущих веток бывает незаметен зреющий плод. Обращаясь к древним поэтам, учитель должен извлечь из мифологического сюжета все что необходимо, чтобы повести учеников по пути добродетели. Прежде всего юноше предстоит уяснить себе, хорош или плох характер того или иного героя, а затем обратить внимание на его слова и поступки, ведь у каждого действующего лица они свои, особенные, соответствующие его нраву.
Подобно тому, продолжает Плутарх, как на лугу пчела устремляется на поиск цветов, коза — веток, свинья — корней, иные же создания ищут плодов или зерен, так и из юношей, читающих поэтов, один сбирает цветы содержания, другой упивается красотой и стройностью выражений, иные же получают пользу от слов, воспитывающих характер. Тот, кого интересует только содержание произведения, не пропустит при чтении ничего нового и необычного в повествовании. От взгляда того, кого влечет к себе поэтический язык, не ускользнет ни один изящный и прелестный оборот. Тот же, кто читает поэтов не столько ради удовольствия, сколько для самовоспитания, не станет слушать лениво и равнодушно те места, где говорится о добродетели, рассудительности, справедливости.
С самого начала обучения, таким образом, полагалось обращать внимание не только на литературные достоинства прочитанного, но и на то, чтобы одновременно использовать содержание, тему, героев того или иного произведения в целях воспитания. Чтение древних авторов должно было вести ученика к гражданскому и этическому идеалу, к «калокагатии», доблестному служению государству, ведь еще со времен Платона и Аристотеля этика и политика считались неразделимыми: «Надо попытаться хотя бы в общих чертах представить себе, что это такое [наивысшее благо] и к какой из наук… оно имеет отношение. Надо, видимо, признать, что оно относится к ведению важнейшей [науки], которая главным образом управляет. А такой представляется наука о государстве, [или политика]. Она ведь устанавливает, какие науки нужны в государстве и какие науки и в каком объеме должен изучать каждый. Мы видим, что наиболее почитаемые умения, как-то: умения в военачалии, хозяйствовании и красноречии — подчинены этой [науке]. А поскольку наука о государстве пользуется остальными науками как средствами и, кроме того, законодательно определяет, какие поступки следует совершать или от каких воздерживаться, то ее цель включает, видимо, цели других наук, а следовательно, эта цель и будет высшим благом для людей» (Аристотель. Никомахова этика, 1, 2, 1094 а—b).
Ценность устойчивых, неизменных положительных черт характера признавалась всегда. Но были и такие ценности, взгляды на которые менялись и не могли не меняться, что было связано с целым рядом перемен в политических, социальных и экономических условиях жизни. Одновременно менялся также образец, идеал политически активного гражданина, политического деятеля. И здесь на арену воспитания и образования выходили философы. Первые философы, ионийские мыслители, не были учителями или лекторами. Лишь в VI в. до н. э. Анаксимандр, а за ним Анаксимен пытались делиться своими знаниями.
В Италии, в Элее, возникла элейская школа, с которой связаны имена Ксенофана из Колофона и Парменида (VI–V вв. до н. э.); как о формально организованном институте можно говорить о школе Пифагора. Школы эти, однако, развивали свою деятельность вне пределов Греции в собственном смысле слова.
Первыми философами-учителями в Афинах можно считать софистов и Сократа. Но если Сократ учил в ходе живого спора и не выступал как профессиональный преподаватель, то софисты, напротив, стали первыми учителями-профессионалами, взимавшими плату за уроки. Каков был их метод обучения? Некоторые полагают, что это были главным образом дискуссии, «собеседования», однако именно тогда Зенон из Китая заметил одному молодому человеку, желавшему больше говорить, чем слушать: «Природа дала нам один язык, но два уха, чтобы мы вдвое больше слушали, чем говорили». «Больше слушать, чем говорить», — еще раньше Зенона советовал философ Клеобул (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов, I, 92; VII, 23–24). Впрочем, в том, что касается метода софистов, точно известно одно: они читали лекции перед группой слушателей. Одни, как, например, Гиппий, проповедовали свои теории на агоре, так что их мог слышать каждый; другие поучали только тех, кто хотел их слушать и — хотел платить. Протагор, сообщает Диоген Лаэртский, за полный курс обучения, длившийся, по-видимому, от трех до четырех лет, брал сто мин, или десять тысяч драхм (см. там же, IX, 52). Он и был первым учителем, взимавшим с учеников плату; его примеру последовали другие, не выдвигая, правда, подобных условий: быть может, они не оценивали свои уроки так высоко.