Люди песков (сборник)
Шрифт:
— А может, останетесь с нами закусить? Сейчас ужни варить будем!..
— Нет, спасибо. Спокойной ночи!
Кейик прикусила нижнюю губу, внимательно посмотрела на гидротехника, подошла к арбе, вытащила из хурджина какой-то сверток и, протянув его Рябому, негромко сказала:
— Проводи его малость. И вот каурму отдай, тебе сподручней…
Рябой схватил сверток и, сильно припадая на раненую ногу, поспешил за Шепелевым.
— Ну ладно… — Кейик огляделась по сторонам, прикидывая, что же теперь делать, подумала немножко, сдвинув брови, и уверенно начала распоряжаться: — Погрелись — довольно!
— А чего ж тут мудреного? — без особой убежденности ответил Чопан-ага. — Были бы крупа да мясо, а в казан положить нетрудно!.. — Он развязал кушак, которым был подпоясан поверх шубы, и вынул большой чабанский поле.
— Тогда все в порядке, — пряча улыбку, сказала Кейик. Она достала серп, надела рукавицы и вместе с другими женщинами отправилась резать камыш.
Шумела вдалеке Амударья, холодный речной ветер норовил сорвать с головы платок, где-то совсем недалеко завывали шакалы… Небо было безлунное, темное… Огромный костер, разложенный на берегу другой бригадой, освещал какие-то полуразрушенные строения, заборы… Становилось все холоднее.
Луна показалась совсем поздно, когда бригада Кейик уже поужинала кашей с мясом и теперь обогревалась чайком. Услышав какой-то шорох, Кейик обернулась и увидела быструю тень, метнувшуюся от арбы.
— Эй, кто там?! — крикнула она, выхватывая из костра горящее полено. — Чопан-ага! Куда мясо положили?! Шакал!
Чопан-ага бросился к арбе и лихорадочно начал шарить по ней руками.
— Эх, сволочи!.. — послышался его придушенный от испуга голос.
— Ну что? — резко спросила Кейик. — Стянул что-нибудь?
— Задней ножки как не бывало!..
— Если так будете класть, ни задней, ни передней не останется!
Ей хотелось многое сказать этому нескладному, жалкому человеку, но, увидев, как растерянно топчется он около арбы с мешком в руках, Кейик промолчала.
— Прямо не знаю, куда мясо-то девать… — Чопан-ага подошел к костру с мешком баранины, вопросительно глядя на сидящих.
— Ложись с ним в обнимку! — без малейшей улыбки посоветовал Рябой.
— Боюсь… — смущенно признался Чопан-ага. — Сниться будет. А это, говорят, очень плохо — сырое мясо во сне видеть…
— Ладно, Чопан-ага, я пошутил, — великодушно признался Рябой. — Кладите баранину обратно. Я на арбе лягу, посторожу. А шакалам меня не испугать, я их, двуногих, десятки уложил под Сталинградом!
Незаметно оглядев женщин и приметив не один восторженный взгляд, Рябой начал не спеша сворачивать цигарку.
То ли подействовала на Шепелева каурма, которую Рябой все-таки всучил ему вчера вечером, то ли и правда жалко стало ему женщин, но участок он выделил «Бирлешику» сравнительно легкий, в стороне от водораздела. Место здесь было пониже, но все равно песок, который за год нанесло сюда течением, приходилось выбрасывать больше чем на три метра.
Шепелев сам влез в канал, взял в руки лопату и стал показывать, как копать. Когда он воткнул в землю лопату и отошел, Кейик, молча наблюдавшая за ним, прикусила нижнюю губу и
— Ну вот, молодухи, показывайте, на что способны!
Дно было шириной четыре метра. Кейик разделила участок вдоль на две половины и каждую половину поделила на доли по пять метров.
Начали с правой стороны. Дно еще не просохло, песок был влажный, перемешанный с илом. Огромные куски вязкой, похожей на глину земли липли к лопатам. У женщин не хватало сил выбрасывать землю за насыпь, и огромные комья земли, скользнув по корням камыша, шлепались обратно на дно…
На очистке канала работали бригады из многих колхозов, но женская бригада была одна, и местные жители приходили глядеть на молодух, как на диво.
«Говорят, сами попросились на эту работу!»
«Да что ж они, не понимают, что работа эта не женская?»
«Да это не простые женщины, богатырки! Они там у себя в песках чабанили — целые отары поили! А колодцы-то в песках знаешь — сорок метров глубины!»
Но это было уже потом. А сейчас, в первый день работы на хошаре, женщины и понятия не имели, что о них будут так говорить и что они, сами того не подозревая, прославятся на весь район.
До полудня все работали молча, потом вылезли на насыпь передохнуть. Местные женщины, работавшие неподалеку на освоении новых земель, тоже отдыхали. Они часто оборачивались, поглядывая на новых соседок, и наверняка перемывали им косточки. В другое время Кейик и ее подруги тоже нашли бы тему для пересудов, но сейчас они сидели молча, отирая пот и дыша тяжело, как загнанные лошади… Да, хошарные работы — это хошарные работы! Тут не захочешь ни судачить, ни насмешничать, дотянуть бы только до вечера!..
А ведь Кейик вполне могла бы не поехать, хотя Паша и записал ее бригадиром. Стоило ей заикнуться свекру, ее обязательно вычеркнули бы из списка. Ведь свекровь тетя Дурсун тоже была обеспокоена не на шутку — даже мужу на сына жаловалась. Правда, Анкар-ага сразу же прекратил все разговоры: «Председатель знает, как поступать!» — но видно было, что и ему не по душе такое самовольство. Наверняка ждал, что сын с ним посоветуется, да и невестка не решится ехать, не спросившись. Только напрасно он ждет!.. Не пойдет она к нему за советом и вообще не покажется больше в этой кибитке! Как тогда Кейкер сказала: «Тебе там так трудно будет: целый месяц — одна!» — «Я и здесь одна!» — ответила она девушке. Напрасно, пожалуй, так сказала, может, обидела… Да нет, Кейкер не приняла на свой счет, она ведь умница и знает, что Кейик ее любит…
— Ну ладно, подружки! Подыматься надо, а то совсем разомлеем!..
Кейик встала, охнув, схватилась за поясницу, взяла лопату и первой спустилась с насыпи.
…Под Новый год выпал большой снег. Он начал сыпать с ночи, и к вечеру намело настоящие сугробы. Рябой ездил в деревню за провизией и привез хошарникам гостинцы от домашних. В мешочках, в старых платках, в хурджинах лежали шерстяные носки, варежки, теплые безрукавки, пресные пирожки и жареная пшеница — небогатые лакохмства военного времени, в некоторых свертках оказались и письма.