Людовик и Елизавета
Шрифт:
— А, понимаю! — с холодной улыбкой сказал маркиз. — Так вот что: что касается мази, то я охотно дам тебе несколько банок той, которую употребляет сама виконтесса де Вентимиль. Ну, а относительно письма скажешь, что я вежливо, но решительно отказался принять таковое. Конечно, между нами говоря, если моя кошечка действительно захочет написать письмо…
— Да нет, вовсе нет! — смеясь перебила его Любочка, — ведь я Нарышкина-то почти и не знаю!
— Ну, а новости?
— О, новости очень интересные! Я благословляю случай, открывший мне уголок, из которого можно слышать! Так вот! Вчера к принцессе пришел Миних. Анна Леопольдовна была одна и плакала.
— Ваше высочество! Скажите только слово, и я в один час освобожу вас от этого негодяя!
— Каким образом? — спросила принцесса.
Тогда Миних объяснил ей свой план. Регент может рассчитывать только на измайловцев и конногвардейцев. Наоборот, преображенцы слепо пойдут всюду за ним, Минихом. Завтра — то есть, значит, сегодня — очередь держать караул у Зимнего и Летнего дворцов за преображенцами. Следовательно, ничего не будет стоить захватить ночью регента и расправиться с ним по-свойски…
К моему удивлению, вместо того, чтобы поблагодарить Миниха, принцесса разразилась новыми слезами и градом упреков. Она говорила, что фельдмаршал хочет окончательно погубить ее, что предприятие может и не удаться, что с таким человеком, как Бирон, борьба непосильна, — и кучу всяких других вещей. Миних ушел, видимо, страшно рассерженный. Мне даже показалось, что он буркнул нечто похожее на угрозу…
Но сегодня рано утром он снова пришел. У принцессы была в это время Менгден, и Юлька быстро повернула все по-своему. Она принялась стыдить принцессу, уверять, чтос хуже все равно не будет и что лучше пойти на риск, чем терпеть такую муку. Принцесса поддалась, согласилась, но дрожала в это время, как осиновый лист! Между прочим, в середине разговора в комнату вошел супруг принцессы, принц Антон, но Менгден, не дав никому опомниться, попросту вытолкнула его, сказав, что его высочеству нечего здесь делать.
— Этот трус способен еще выдать нас всех! — заметила она, закрыв дверь за принцем.
— Так вот, милый Жак, что я узнала. Не правда ли, это важно? Но как хорошо будет, когда уберут этого злого урода… Уж я так торопилась к тебе, так торопилась…
— Любочка! — сказал Шетарди, страстно обнимая гибкий стан девушки. — Завтра поезжай в лавки и набери себе всего, что нужно для самой роскошной шубки, — я все уплачу!
— О, спасибо, спасибо! — воскликнула Любочка, хлопая в ладоши и затем кидаясь целовать Шетарди. — Какой ты милый! Так это действительно так важно для тебя?
— Страшно важно! — ответил маркиз. — Но… Черт! Я ничего не понимаю…
— Чего ты не понимаешь, милый? — спросила Любочка.
— Да так… У меня свои соображения… Ну, а скажи, ставил ли Миних какие-нибудь условия?
— Да, и очень много… Но я их плохо расслышала и не запомнила…
— И это назначено на сегодня?
— Да, сегодня ночью это должно быть исполнено!
— Но, Боже мой! — ночью решается ее судьба, а за несколько часов до этого она посылает тебя за мазью!
— А как ты думаешь, разве последнее для нее не важнее первого? Да и так это вышло: после
— Ах, ты, моя красавица! — страстно шепнул Шетарди, еще крепче прижимая к себе девушку.
Он понимал, что одна шубка не может еще наградить Любочку в полной мере, что она ждет его ласк… Тут он был вполне "в своей сфере"…
Прошло немного времени. В дверь постучали. Любочка поспешно оправила на себе, как могла, платье, пришедшее в довольно картинный беспорядок, и чин-чином уселась в дальнем углу дивана. Шетарди тоже привел себя в более приличный вид и подошел к дверям.
Это был Пьер.
— Ваше высокопревосходительство, — шепотом доложил камердинер, — только что прибыл его превосходительство шведский посол. Кроме того, Жан доложил, что господин Шмидт кончили копировать документ и желают передать его лично вам!
— Шмидта проведи в соседнюю комнату, барона — в деловой кабинет.
— Слушаю-с, — ответил Пьер.
Извинившись перед Любочкой, Шетарди вышел в соседнюю комнату, где ждал его Шмидт.
— Ну что? — спросил посол.
— Царевна не решилась подписать предъявленное мною ей обязательство. Она говорит, что ей нужно подумать…
— А! Ну пусть думает! — небрежно сказал Шетарди. — Ну, а текст условия?
— Сожжен мною.
— Ее высочество ничего особенного не говорила?
— Нет, но я сам подвергся преследованиям сыщика и еле укрылся от него…
— А! Это очень важно! Но сейчас мне некогда. Завтра я подробно расспрошу вас об этом… Ну, так у вас для сообщения мне нет ничего такого, что было бы важно знать именно сейчас?
— Нет, ваше высокопревосходительство, нет.
— В таком случае благодарю вас от души, идите с Богом!
Шмидт ушел.
Шетарди вернулся к Любочке, зайдя предварительно в свою туалетную.
— Любочка, — сказал он, — мне очень жаль, но приходится просить тебя уехать: пришел человек по важному делу! Вот три банки мази. Значит, надо делать вид, что ты просила для самой себя? Ну, хорошо! Так прощай, дорогая моя, займись шубкой и пришли мне счета! — Шетарди крикнул Пьера. — Пьер, — сказал он, — лошадь барышни отведена за угол флигеля, как я приказал, да? Ну, так оденьте и проводите барышню до кучера; ему лучше не подъезжать к подъезду.
Шетарди остался один.
"Hy-c, — сказал он про себя, — а теперь минутку посидим и подумаем. Что же это может значить? С кем играет Миних комедию? С Нолькеном или с принцессой? А может быть — с обоими? Здесь пахнет ловушкой! Любочка говорила, что преображенцы держат караул ночью и перед Зимним, и перед Летним дворцами… А, может быть, Миних просто хотел как-нибудь объяснить свое появление в Зимнем дворце? Он явится арестовать принцессу, а там подумают, что он ведет Бирона? Да, это пожалуй, — самая верная мысль! Но я не выскажу ее Нолькену… Теперь я знаю, что мне делать и какие меры принять!" — и он поспешил в кабинет к Нолькену.