Людовик и Елизавета
Шрифт:
— В чем именно?
— Этого он не сказал. Он находит, что подобные дела можно обусловить только лично. Пусть ваше высочество уполномочит доктора Лестока вступить с послом в переговоры, тода будет видно!
Это предложение было встречено с нескрываемым сочуствием и облегчением как самой цесаревной Елизаветой, так и остальными присутствующими. Ведь все эти горе-заговорщики, так искренне и много говорившие о своей преданности общему делу, о желании скорее приступить к активной деятельности, последнее-то именно и не умели сделать. «Приступить»… Но как? С чего начать? Как сорганизовать в стройное целое разрозненные силы приверженцев царевны? В какой момент повести их в бой, чтобы
Затем стали разъезжаться. Столбин, переговорив с Елизаветой Петровной об Оленьке и будучи обрадован обещанием царевны взять молодую вдову-девицу под свою защиту, разгримировался при помощи Лестока, снял толстившие его ватник и подрясник, облачился в принесенную ему солдатскую амуницию и отправился домой, стоя на запятках экипажа Шварца. Выезжая со двора Смольного дома, Петр Андреевич увидел подвыпившего мастерового, который стоял на одном месте, цепляясь за деревянный столб, словно не будучи в состоянии сдвинуться. Этот мастеровой внимательно посмотрел на кучера, седока и солдата, но сейчас же равнодушно отвел взор. Зато Столбин сразу узнал его: это был Ванька Каин, наблюдавший за расходившимися гостями.
Шварц довез Столбина до того переулка, в который выходил сад дома французского посольства. Через башенку и подземный ход Петр Андреевич пробрался в потайную комнату, сложил там принесенные принадлежности монашеского маскарада, вновь превратился в Шмидта и вышел в тот кабинет, где господин Шмидт обыкновенно копирует бумаги. Тут его поразило одно обстоятельство: выходная дверь была не заперта.
Столбин никак не мог вспомнить наверное, запер ли он ее перед тем, или нет, — ведь он был так погружен в свои мысли, что делал все совершенно машинально.
Но всколыхнувшаяся сначала тревога быстро улеглась. Ну, конечно, он просто забыл запереть дверь… Это — большая неосторожность, но ничего дурного отсюда произойти не могло: Шмидт так часто приходил в посольство заниматься, что к этому привыкли, и следить за ним было некому. Кто же станет входить сюда, раз прислуге было приказано не беспокоить и не отрывать переводчика от его занятий?
Успокоившись, Шмидт-Столбин позвонил и приказал доложить послу, что он кончил порученное ему дело.
XII
РАДОСТИ И ГОРЕСТИ ВАНЬКИ КАИНА
Ванька Каин все узнал от своей жены Алены. Извиваясь под ударами нагайки, багровыми полосами врезывавшейся в нежное тело, она все сказала: что Оленька Воронцова и есть та самая Пашенная, которую разыскивал Ванька, что монахом был переодетый Столбин, который шел к царевне Елизавете и хотел укрыть там же и Оленьку. Но это было все, больше она сама ничего не знала…
А Ванька не верил ей, не верил, что она сказала все. И в этом была виновата сама Алена: сначала она забыла, где думал Столбин укрыть Оленьку, и вспомнила о царевне только тогда, когда почти лишилась сознания от невыносимой боли. Поэтому Ванька и рассчитывал, что, усилив истязание, он допытается до всего.
Нагайка уже перестала оказывать свое действие. Тогда в ход пошла просмоленная пакля, всунутая и зажигаемая между пальцами ног, деревянные гвозди, вколачиваемые под ногти, крупная соль, втираемая в раны… Однако ничто не помогало, и кончилось тем, что Алена упала в продолжительный,
Тогда Ванька связал бесчувственную женщину по рукам и ногам, натаскал в чулане дров, положил их «клетками», сунул в промежутки сено и замасленное тряпье, взвалил поверх всего бесчувственную Алену, закрыл ее сеном же и устроил таким образом грандиозный костер. Затем он отправился на поиски ценностей. В сундуке за кучами ненужного тряпья он отыскал кованый ларец с хитрым замком заморской работы, вскрыл его топором и нашел там около двух тысяч наличными деньгами, заемное письмо Липмана на процентное помещение у него остального капитала Алены и целую груду колец, серег и браслетов самой разнообразной ценности. Ванька сложил все это в холщовый мешочек и отправился на дальнейшие поиски. Но больше ничего интересного для него не было. Ведь они жили в собранной на скорую руку обстановке, намереваясь со временем устроиться широко и по-барски.
Правда, аленины платья и шубки представляли собою некоторую ценность. Но стоило ли возиться с ними? Нет, вон эту рухлядь! Убедившись, что никаких драгоценностей больше не имеется, Ванька прошел на кухню, достал из топившейся печи горящее полено и кинул в приготовленный костер. Сено и замасленное тряпье сразу загорелись ярким огнем. Тогда Ванька взял мешочек с алениными ценностями и ушел из дома, тщательно заперев дверь.
Он прошел на свою вторую квартиру, о существовании которой знали только его ближайшие помощники. Тут Ванька хранил все то добро, которое приобретал своим "честным трудом", тут же он переодевался, когда отправлялся выслеживать кого-нибудь.
Заперев принесенные деньги и золотые вещи в один из потайных дубовых шкафов, вделанных в стену, Каин присел к столику и глубоко задумался. Его сильно поразило, что нравившаяся ему Воронцова оказалась той самой Пашенной, которую непременно хотел устранить Семен Кривой. Неужели так-таки и выдать ее?
В конце концов он решил, что скажет Кривому только про монаха, а про Оленьку умолчит. Ведь он знает, где она прячется, а потому выследит ее и воспользуется удобным моментом, чтобы выкрасть ее, но для себя, а не для Семена!
Пока же нельзя было терять время. Вечером он должен был попасть на свидание с Жаном Брульяром, которого он давно уже охаживал, а до этого времени намеревался выследить Столбина. И вот, нарядившись и притворившись безобидным пьяненьким мастеровым, Каин отправился к дворцу царевны.
Один из его людей, вертевшийся около дворца, сказал, что царевны здесь нет и что она, по всей вероятности, в Смольном. На вопрос Каина, не приходил ли сюда монах с девушкой, агент ответил утвердительно, добавив, что девушка осталась пока здесь, а монах ушел.
Ванька поспешил в Смольный и лишь успел добраться туда тогда, когда гости уже начинали разъезжаться. К сожалению, монаха не было. Каин подождал, пока разъехались все, и ушел, подумав, что монах ускользнул одним из первых.
Сообразив по солнцу, что идя не спеша он как раз к назначенному времени успеет попасть в кабак на Васильевском Острове, Ванька отправился в путь, который лежал мимо подожженного им домика. Подойдя туда, он увидел громадную толпу народа, которая вместе с солдатами и полицейскими помогала сносить два ветхих дома. С ванькиной лачуги огонь перекинулся на соседние дома, так что теперь пылало уже целых шесть домов. Отстаивать их и думать было нечего — старались хоть помешать пожару распространиться на весь квартал. Ванька посмотрел на кипевшую там суматоху и с облегченным сердцем пошел дальше: его лачуга была как раз в центре гигантского костра из шести домов со службами, и не было сомнения, что Алена бесследно исчезнет в этом огромном костре.