Людовик и Елизавета
Шрифт:
— Да, может, и правда, что у них одни глупости идут?
— Нет, брат, эти глупости нам же с тобой могут дорого стоить! Если мы недосмотрим, так мы же в первую голову пострадаем. Правда, говорят "на миру и смерть красна", а компания у нас будет большущая. Да только нам с тобой, чай, до других особливого дела нет — свои бы головы сносить, и то ладно!
— Это уж как есть! — согласился Ванька.
— Вот видишь! А потому мы должны зорко смотреть. Я тебе повторяю: денег еще мало у царевны, а как только получит она деньги, так ее дело совсем на другую ногу станет.
— Да не свалятся же на нее деньги с неба!
— Эх, Ванька, Ванька! Хорош ты мелких жуликов ловить, а как дойдет дело до чего повыше, так ни синь-пороха ты не понимаешь! Что же, ты думаешь, Шмидт этот самый куда из шведского посольства через потайной ход французского ходит? К царевне, простофиля, только к ней! А зачем? Да затем, что торгуются они, а как сторгуются, так и крышка! Вот за чем нам следить надо…
"Так-с, выходит, что, служа правительнице, я своей головой гораздо более рискую, чем заговорщики?" — подумал Ванька, а затем сказал вслух:
— Вот какое дело еще. Я дал лакею за рассказ задаток… пять червонцев…
— Это хорошо, — одобрительно кивнул головой Кривой. — За всякую малость платить надо, иначе ничего доносить не будут!
— Да обещал еще потом пятнадцать червонцев.
— Дорогонько… Очень дорогонько!..
— Так вот заплатить бы надо…
— А как же не заплатить? Раз обещал, платить надо!
— Так вот деньжонок мне пожалуйте…
— Каких деньжонок?
— Тех самых, что по-вашему, платить надо.
— Чудак! Да разве мне надо платить? Кто обещал, тот пусть и платит!
— Да не из своих же я на государские дела тратиться буду! — с отчаянием воскликнул Ванька!
— И не траться: зачем свои тратить? Вот поживился за счет Алены, так и удели малую толику…
— Ну уж нет! — крикнул озлобленный Каин. — Этак у нас, Семен Никанорович, дела не пойдут, этак я служить не буду! Кому охота даром служить, да еще свои кровные деньги тратить?..
— Да, брат, — выразительно сказал Кривой, — с «кровными» деньгами вообще шутки плохи, а у тебя деньги уж очень кровные… Ежели тебя сейчас на дыбу вздернуть, да плетями пощекотать, много чего ты расскажешь: о купце Тюфяеве, которого ты убил и ограбил, об отставном полковнике Черкасове, об Алене, которую убил да сжег…
Ванька мрачно исподлобья посмотрел на Кривого и с угрозой в голосе ответил:
— Ты меня этим лучше не пугай, Семен!.. Ведь на дыбе-то я много чего другого сказать могу, от чего, пожалуй, кое-кому другому не поздоровится!
— Дурашка! — ласково ответил Семен. — Да ежели тебя пытать я буду, так уж не мне ли ты на меня жаловаться будешь? Нет, брат, ты со мной не фордыбачься! Зла я тебе не желаю, без нужды под плети подводить не буду, и ты пойми, что у меня не монетный двор. Ты у меня много денег перебрал, а толку не было. Устроишь настоящее дело, я тебя прямо к принцу сведу, тогда сразу за все с лихвой получишь, а теперь пока делись!
Ванька, у которого внутри все кипело и бушевало, постарался сверхчеловеческим усилием совладать с собой и наружно повеселеть.
— Да ты бы так и сказал сразу, Семен Никанорович! — совсем веселым голосом ответил он. — А то ты страсть какие заковырки загибаешь! Конечно, ежели потом мне все мои расходы вернут, так отчего бы мне сейчас и своих не выложить?
— Как только Столбина изловишь, так двести червонцев в руки не в счет!
— Ну, так чего же лучше? А пока, Семен Никанорович, попрошу я тебя мне одно дельце устроить. Осталось после Алены заемное письмо — она, вишь, еврею Липману свои деньга на проценты положила; так в этом заемном письме все на ее имя писано. Сделай милость, похлопочи, чтобы Липман мне без задержки деньги выдал!
— Ладно, это можно. Приходи завтра часам к двенадцати туда!
Ванька, рассыпаясь в благодарностях, ушел, но выйдя в прихожую, погрозил кулаком в сторону двери.
— Ладно же! — шептали его губы. — Ты вот что задумал? Ну погоди!
XIII
ГОРБАТЫЙ СЕКРЕТАРЬ
Новый атташе французского посольства, маркиз де Суврэ приехал со своим секретарем, очень недурным по внешности, но, к сожалению, горбатым молодым человеком, только в середине мая.
— Добро пожаловать, дорогие друзья! — весело приветствовал их маркиз де ла Шетарди, когда, переодевшись и умывшись с дороги, новоприбывшие явились в столовую, где их ждал изящно накрытый завтрак. — Очень рад видеть вас. Пожалуйста, не стесняйтесь на чужбине и чувствуйте себя у меня, как на родине. Впрочем, что касается вас, сударыня, — обратился он к секретарю, — то вы-то на родине!
Секретарь вздрогнул и опасливо кинул взгляд на дверь, услыхав несоответствующее его внешнему виду обращение.
— Не бойтесь! — успокоил его улыбавшийся посол, — у меня несколько таких комнат, в которых можно совершенно изолироваться. Мы в полной безопасности: ни одного слова подслушать нельзя. Кушайте, господа, вы, наверное, проголодались! Но почему вы так запоздали? Ведь я ждал вашего приезда еще два месяца тому назад?
— Да тут случилось одно маленькое обстоятельство… — потупясь ответил секретарь.
— Очень маленькое, — подхватил Суврэ, — очень красивое, сморщенное и пискливое, и зовут это «обстоятельство» Жаном де Суврэ! Недаром говорят, что и маленькие обстоятельства зачастую ведут к большим последствиям: по крайней мере, наше чуть не стоило жизни моему милому секретарю. Жанна была очень больна, и это-то и задержало нас.
— Но, надеюсь, теперь вы совсем оправились? — любезно осведомился Шетарди.
— Нет, — ответил за Анну Николаевну Суврэ, — она не успела и выздороветь-то толком, как сейчас же заторопила "ехать да ехать". Хорошо еще, что было на кого оставить маленького Жана: дедушка в нем души не чает и будет следить лучше любой няньки. Но я серьезно боялся, как бы в дороге с Жанной чего не случилось!
— Я вижу, вы, сударыня, — совсем герой, — произнес посол. — Насколько я могу судить по прическе, вы обрезали себе волосы, чтобы не возбудить подозрений случайно развернувшейся косой!