Людовик XIV, или Комедия жизни
Шрифт:
— Ха-ха! Вы проповедуете мальчуганам уж чересчур серьезную мораль! С ума вы сошли, милая! Боже праведный! Вот что значит женщине заниматься политикой: она теряет последний остаток своего бедного ума! Придите ко мне, милейшие куклы, со мной гораздо веселее!
Особа, говорившая это, вошла через одну из боковых дверей и, бросившись на диван, стала, смеясь, обнимать и целовать подскочивших к ней мальчиков. Она находилась в той цветущей, но неопределенной поре жизни, которая колеблется между двадцатью четырьмя и тридцатью шестью годами, и насчет которой так же трудно иметь верные сведения, как трудно доказать, что Венере Медицейской было восемнадцать, а не двадцать пять лет. Не легче было бы решить, чем, собственно,
В Париже была только одна красавица, которая могла заставить жен ревновать до безумия и страшно завидовать ее туалетам; одна женщина, которая ко внешним дарам своим присоединяла открытое и отважное сердце, пропасть ума, умение держать себя, несмотря на полнейшее несоблюдение обыденных жизненных правил. Эта одна была Нинон де Ланкло, французская Аспазия! Происходя из старинного дворянского рода, она не успела еще совершенно развиться, как уже осталась сиротой. Не имея ни советника, ни опекуна, она была совершенно предоставлена самой себе, а между тем обладала немалым богатством: 200 000 ливров состояния, редким для ее пола образованием, большим знанием жизни и силой воли, которая иногда счастливо сдерживала ее безграничное легкомыслие. Она решилась вести независимую жизнь и не хотела никому дать власти над собой. Свое состояние она отдала в государственный банк и жила процентами. Она никогда не унижала себя в любви, никогда не предавалась наслаждениям, но и не сдерживала себя, когда хотела любить и наслаждаться. Ее красота и ум, постоянная веселость и блеск туалетов сделали ее кумиром света, волшебницей тогдашних модных салонов, и, конечно, ни одна красавица не опустошала так радикально кошельки своих обожателей, собирая с них дань богатыми подарками, впрочем, без всякого желания, и не придавая им никакой цены. Нинон де Ланкло — взрослое дитя, с умом и сердцем эпикурейца.
Госпожа де Сен-Марсан с неудовольствием отвернулась к окошку, но промолчала.
— Довольно, довольно, мальчуганы, вы задушите меня! — И Нинон, смеясь, оттолкнула своих буйных обожателей. — Но я по крайней мере разогнала туман, которым вы опутали мозги этих плутишек. Разумно ли, готовя их к службе принцу Арману, развивать в их сердце неудовольствие и неприязнь к нему? Стыдитесь, Марсан! Мертвые не могут смеяться, но из этого не следует, что живые должны вечно плакать!
— Да, Нинон, они должны плакать, потому что рабу, нищему ничего не остается, кроме слез!
— Вздор! Запрещаю вам повторять эти глупости или я скажу принцу, что ему бесполезно брать этих мальчиков, и скажу, почему! Понимаете ли вы это, графиня! Кого угнетает несчастье, тот должен думать о том, как бы опять стать на ноги, и бедные мальчики именно это обязаны сделать вам назло. Хороша справедливость, заставлять их мстить за то, что их господа отцы жили как дураки и умерли такими же!
— Мадемуазель!!!
— Ну да, они это сделали и получили свое! С каких пор собирают лавры на уличных мостовых? С каких пор благородные солидаризируются с чернью, а? Кто хочет быть мятежником, тот должен быть умнее своего противника,
О, я чуть не умерла со смеху, увидев ее лежащей в гробу совершенно здоровой, когда ее унесли ночью. Это всегда так бывает, когда берешься не за свое дело. Будьте же умнее! Держите себя так, как будто все происшедшее вас больше не касается, и вы всплываете опять наверх. И чего вам надо? Проглотить Мазарини с пелериной и шапкой! Фи! Его эминенция такой липкий! Нет-нет, дети уедут, а я примусь за вас и всюду буду вас возить: и в театр Бургонне, и в отель Ромбулье, и если вы не развеселитесь и не бросите где-нибудь якорь, то вы не женщина и не умны. Подойдите, милые мои мальчики, садитесь тут подле меня! Обратите внимание, мадам, как я их буду учить! Идите сюда!
Мальчики бросились к ней.
— Ну слушай же, Лорен, ты старший. Тебе мама твоя говорила, что ты дворянин, да?
— И очень знатный, мадам Нинон!
— Ну да, конечно, герб всегда герб!
— Прошу вас! — вмешалась госпожа де Сен-Марсан.
— Молчите, пожалуйста, или я ваш враг навеки! Мама сказала вам также, что вы нищие…
— И поэтому должны служить?! — закричал Лорен.
— Позволь тебе сказать, мой друг, что дворянин никогда не беден, когда у него фунт железа сбоку и кусочек мозга вот тут, наверху! Служить? Что за вздор! Лакей служит, дворянин оказывает услуги.
— Но ведь это все равно, дорогая Нини.
— Это далеко не все равно, дорогой Лорен! Великий Тюренн оказывает услуги ее величеству, и Европа дрожит перед ним; принц Конти, сам Мазарини оказывают услуги, а разве они лакеи?
— В самом деле, мама, Нини права!
— Ну хорошо. Ты и Марсан должны быть пажами у его высочества Армана де Бурбона-Конти, принца королевской крови и к тому же генералиссимуса армии и брата великого Конде! Вы будете служить ему для того, чтобы сделаться храбрыми солдатами, порядочными и умными людьми и научиться когда-нибудь тоже повелевать другими. Поняли ли вы?
— О, конечно, поняли, — сказал меньшой.
— А что же нужно нам для этого делать? — спросил Лорен.
— Это очень не глупый вопрос, Лори. Во-первых, никогда не противоречить, слышишь! И никогда ничего не передавать на стороне. Думай и слушай — что хочешь, но делай вид, будто ты от всего в восторге. Ведь ты хитрая лиса! Кто хочет идти вперед, тот обязан потакать всегда своему влиятельному покровителю и говорить ему только приятное. Если ты все это исполнишь и к тому же будешь хорошим наездником и храбрым человеком, так и дело в шляпе; прочее все пустяки!
— Ну, если это только и нужно, — лукаво засмеялся Лорен, — то все скоро будут у меня в кармане.
— Вот как! Ну поцелуй меня за это. А теперь пускай Лоллота приготовит вам ваши вещи в дорогу. Вас позовут, как только монсеньор приедет.
— И мы, конечно, не осрамим вас, Нини.
— Нет, наверное нет, Нини!
С этими словами Лорен вышел с Марсаном.
— Моя мораль по крайней мере веселая и пригодится им в этом несчастном свете.
— Да, конечно! Но она бесчестна!
— Бесчестна? А ваша иезуитская мораль честна? Разве честно отравлять жизнь детям, говорить им о том, кем бы они могли быть и чем могли владеть, если бы их родители не были дураками и бездельниками! Да, бездельниками, сударыня! Проповедовать им ненависть и открытую подлость! Внушать прекрасный догмат: цель оправдывает средства? Прекрасно! Отличный способ срубить для них высокое родословное дерево княжеского Лотринга и…
— Ради бога, ни слова об этом! Вы правы, конечно; лучше передать им эту семейную месть, когда они возмужают.