Лютер
Шрифт:
Столь многообещающее начало требовало продолжения. В соседнем с Мерзебургом Айленбурге Лютер попытался повторить тот же маневр. Он дважды предлагал муниципальному совету кандидатуру своего ставленника на должность приходского священника и дважды получал отказ. Тогда он обратился за содействием к Спалатину, который благодаря своему положению духовника курфюрста пользовался практически неограниченной властью в решении церковных дел. И Спалатин направил в Айленбург лютеранина Андре Кауксдорфа, которого совет безропотно утвердил. Как видим, Реформатор действительно сдержал свое слово и не допустил никаких насильственных мер: физически никто не пострадал. Светская власть попросту прибрала к рукам церковные дела, вот и все.
К тому же источнику поддержки обращался Лютер и в тех случаях, когда приходилось бороться с инакомыслием в собственных рядах и самому наказывать еретиков. Так, единственный способ образумить Карлштадта он видел в том, чтобы «властью закона и силой меча принудить его к соблюдению благочестия —
Карлштадту и в самом деле пришлось явиться в Виттенберг с повинной, однако, едва вернувшись в свой приход в Орламюнде, он как ни в чем не бывало продолжил свою прежнюю деятельность, хотя курфюрст по настоянию Лютера официально лишил его на это права. Лютер решил разобраться со строптивцем на месте. Он очень рассчитывал на свой авторитет, однако местные крестьяне, едва заслышав о том, что их собираются лишить пастора, подняли страшный крик. Лютер разозлился не на шутку: «Ваш пастор? Да вы не имеете никакого права называть его гак! Его не признают ни государь Фридрих, ни университет!» Страсти кипели вовсю, когда в дом эшевена, где Лютер беседовал с прихожанами, явился сам Карлштадт и скромно попросил разрешения присесть. «Прочь отсюда! — закричал на него Лютер. — Знайте, что вы отныне — мой враг и делать вам здесь нечего! Немедленно вон!» Однако паства явно настроилась не давать в обиду своего пастора и набросилась на Лютера, которому в итоге пришлось спешно уносить ноги. Вернувшись в Виттенберг, он дал волю своим чувствам. «Этот человек жаждет одной лишь шумихи и известности, — сокрушался он о погубившем свою душу Карлштадте. — Не Божья слава занимает его мысли, нет. Этот несчастный одержим диа-волом. Поистине, милость Божья нужнее ему, чем любому другому, ибо он погряз в смертных грехах». Одними воздыханиями дело, конечно, не кончилось. Лютер атаковал своими жалобами не одну инстанцию, пока не дошел до Страсбурга, гражданский суд которого вынес постановление о закрытии типографии в Орламюнде и запрете на распространение сочинений еретика.
Но самым действенным и наиболее опасным оружием, полученным Лютером из рук политиков, стала секуляризация церковных владений. Теряя приход, каждый кюре лишался не только «места работы», но и средств к существованию, если, разумеется, не соглашался перейти в новую веру. Но так или иначе, склоняя священников на свою сторону или заменяя их своими людьми, последователи Лютера завладевали и духовной властью, и имуществом служителей Церкви. С епископами дело обстояло сложнее. От них во что бы то ни стало требовалось получить добровольное согласие, потому что подчинялись они одному императору, а он, конечно, никогда не пошел бы на сделку с лютеранами. Поэтому епископам следовало напомнить, что они в первую очередь — немцы, следовательно, не обязаны терпеть над собой римских начальников, а во вторую — владетельные князья, которым и вовсе ни к чему держаться за свою принадлежность к церковному сословию. Каждый прелат, которому эти доводы казались разумными, автоматически становился важным звеном в двойной схеме, разработанной Лютером и Гуттеном: обретал независимость от Рима в вопросах религии и превращал свои земли в часть германской территории. Большинство епископов, которые ощущали себя немцами гораздо сильнее, чем католиками, а к своим государственным обязанностям относились гораздо внимательнее, чем к духовным, не могли с легкостью отмахнуться от столь заманчивой перспективы.
В основных чертах Лютер изложил этот свой замысел в письме к курфюрсту Фридриху: «Вначале надо лишить сердцевины монастыри, а когда они опустеют, князья смогут делать с ними все, что захотят». Таким образом, речь шла не об отдельной инициативе, а о целой кампании по секуляризации церковных земель. В своей книге «Против духовного сословия» Лютер, как мы помним, призывал к разрушению монастырей и уничтожению епископов, но ведь тогда он обращался к крестьянам и людям вроде Зиккингена, которые ждали от него решительных действий. В новых обстоятельствах он повел себя более практично. В декабре 1522 года он писал графу Генриху фон Шварценбургу, что единственным надежным средством, которое позволит проповедникам нового учения утвердиться в
В Лейзинге, том самом городке, где лютеране попытались было создать образцовую общину, новая религия получила одобрение и поддержку муниципального совета, который тут же объявил себя владельцем всего церковного имущества. В Эрфурте события развивались даже стремительнее, чем могли надеяться лютеране. Городской совет под влиянием Ланга предложил каноникам соборов Богоматери и св. Северина перейти в лютеранство, а когда те отказались, официально постановил конфисковать все произведения искусства, хранившиеся в этих двух храмах. Часть из них подверглась уничтожению.
В это же время жители 14 окрестных деревень организовались в «лигу» и в одном из кабачков дали торжественную клятву «защитить Слово Божье и сбросить бремя податей». Вооружившись кто чем, они грозной толпой подступили к городским стенам. Никто из бюргеров отнюдь не горел желанием драться с мужичьем, зато жители города придумали кое-что получше. Они подослали к разъяренным крестьянам лютеранина Германна фон Гоффа, который распахнул перед ними городские ворота и показал, где живут их главные враги — католики. Еще трое последователей Лютера — Иоганн Ланг, Эгидий Мехлер и Эберлин фон Гюнзбург — лично повели толпу громить дворец архиепископа, монастырские обители и дома священников, оставшихся верными Риму. Нападавшие выгнали монахов на улицу, перебили украшавшие храмы статуи, осквернили священные сосуды. Общую печальную участь разделил и монастырь августинцев.
Ликующая чернь заполонила городские улицы. На этой волне муниципальный совет поспешил вынести решение о запрете на отправление божественной службы по римскому образцу и высылке лиц духовного звания, исповедующих католичество. Но вскоре и сам совет под натиском восставших прекратил свое существование, чтобы уступить место оголтелому сборищу анархистов, которые путем голосования приняли городскую хартию, включавшую 28 пунктов. Этот документ отправили Лютеру, но вместо ожидаемого одобрения натолкнулись на его суровое осуждение. Вот она, идеальная община! Лютер высказался ясно и недвусмысленно: не дело черни управлять городом и превращать муниципальный совет в своего послушного слугу. Власть в городе должна быть восстановлена под высоким покровительством курфюрста Саксонского.
В это же время курфюрст Майнцский, на чьих землях лежал Эрфурт, пригрозил вмешаться и силой оружия заставить горожан вернуться к прежним порядкам. Это заявление возымело свою силу. Крестьяне спешно покинули город, куда для контроля за восстановлением законной власти уже съезжались посланцы архиепископа. Городской совет признал свои ошибки, вернул монастырям все их владения и выплатил крупный штраф за разорение дворца архиепископа.
Таким образом, окончательное решение о том, оставаться ли всему народу в лоне католицизма или переходить в лютеранство, принадлежало князю. Поэтому какие бы планы ни строила Церковь Духа, главную роль в их осуществлении предстояло сыграть светской власти. Что касается курфюршества Саксонского, то здесь процесс разрушения католической веры пошел особенно быстрыми темпами после смерти Фридриха, скончавшегося 5 мая 1525 года. В законном браке он не состоял, а дочь и два сына, прижитые им от любовницы, претендовать на титул не имели права. Поэтому наследником Фридриха стал его брат Иоганн, всецело преданный идеям Лютера. В своем письме, составленном в едва ли не угрожающем тоне, последний потребовал от нового государя сурово покарать «идолопоклонников» и положить конец «мерзости под названием месса». С согласия Иоганна он наметил в общих чертах новый порядок государственного устройства: церковные земли, лишившиеся владельца, переходили в собственность князя, который взамен обязался гарантировать финансовую поддержку нового духовенства; отправление религиозного культа обретало форму общественного мероприятия, подконтрольного гражданской власти; наконец, князь отвечал за ликвидацию любых «пережитков» католицизма.
Нюрнбергским католикам повезло меньше, чем их единоверцам в Эрфурте. Император, все внимание которого поглощала постоянная война с королем Франции, не мог служить им надежной защитой. Как и в Виттенберге, источником пропаганды новых идей стал монастырь августинцев, а среди особенно ярых ревнителей его выделился Андреас Озиандер. Заручившись поддержкой секретаря городского совета Лазаря Шпенглера, он сумел добиться принятия дискриминационных мер, направленных против священничества и монашества: запрета служить мессу, отправлять религиозные культы и заниматься пропагандой католического вероучения. Изгнав из монастыря кларисс их духовника, Озиандер отныне ежедневно являлся собственной персоной к монахиням и проповедовал им Евангелие от Лютера. Из восьмидесяти монахинь не дрогнула ни одна. Принимать в монастырь послушниц им запретили сразу, однако и после этого клариссы продолжали вести привычный для себя образ жизни, по-прежнему служили традиционные службы, пока их община не умерла тихой смертью от отсутствия прилива свежих сил.