Лжец
Шрифт:
Нисходит, как прообраз смерти,
в сияньи звезд холодных ночь*.
* Из А. Г. Эленшлегера.
Я посидел немного у Хёстов, поиграл с Томом, пока не настало время его укладывать. Фру Хёст вышла наконец из состояния шока. Она разрешилась стенаниями, вздохами, восторженными возгласами и потоками слез. Стала перечислять все до единой опасности, которые могли подстерегать малыша. Глуховатый лавочник сидел за столом, листая старые газеты. Он то и дело вздрагивал, будто его пробирал озноб. Грузный, красивый мужчина на шестом десятке, макушка лысая,
Понизив голос, его жена завела речь о Харри, инженере и прекрасном человеке. Да, теперь-то уж дело сладится. Не правда ли, он замечательный молодой человек? Не считаю ли я то-то, не думаю ли сё-то. Господи Боже мой, да при чем тут Олуф! Что с ним станется? Но ведь как постелишь, так и поспишь.
– Никак, ты перемываешь косточки Олуфу?
– спросил лавочник, воззрившись на нее поверх очков.
– Что ты, отец, наоборот, мы говорили, какой Олуф необыкновенный сын, - бесстыже-ласково отвечала ему фру Хёст.
По дороге домой я слышал - в усадьбе играет музыка.
После этакой встряски мне расхотелось сидеть в одиночестве. Я решил все-таки заглянуть на Мыс. Но на полпути остановился. И пошел обратно. И тут же передумал. И повернул назад.
Меж больших дерев колдовским светом светились окна. Там пировали эльфы. Я подошел поближе, заглянул в окно. Эльфы собрались во множестве, и молодые, и старые. А вон шествует через комнаты мертвенно-бледная, прекрасная Ригмор.
Бал, который устраивают ранней весной, - давняя островная традиция. Мне нравится думать, что обычай этот уходит корнями в глубокую древность, быть может, в те незапамятные времена, когда на горе Нербьерг поклонялись божествам плодородия. К этому вечеру обитатели острова припасают пиво и всякое доброе питье. То, что праздник справляют на Мысу, тоже давняя традиция. Раньше собирались на гумне. Но Фредерик, наша краса и гордость, человек широкий, большого размаха. Он хочет быть хёвдингом, который любим в народе, и впустить солнечный свет в кротовую нашу нору. Хочет собрать нас всех как цыплят под свои щуплые крылья. При нем бал всегда устраивали в главном флигеле. Как и прежде, гости неизменно приносят с собой кое-что из еды и выпивку и оставляют на кухне. Однако Фредерик прилагает лепту, и весьма щедрую.
И вот уже я вступаю в жилище эльфов.
За спиной у меня раздается женский шепот.
– Я не слышу вас, повелительница эльфов. Здесь так шумно.
– Йоханнес, первый танец - мой.
– Все до последнего, повелительница эльфов.
– Мне придется отлучиться, но я мигом! А ты отвори окно. Тут так накурено, что просто нечем дышать.
– Дышать необязательно.
– Ты еще ничего не пригубил?
– Нет пока. Но не откажусь.
– Я тебе принесу. Сию минуту!
– За нашим столом не хватает четвертого. Причетник, давай иди к нам.
– Да вы меня небось, недошлого, обставите. И потом, я хочу танцевать. Здорово они там в зале наяривают. Весь остров ходуном ходит. Я хочу к ним.
– Садись сюда,
– Сейчас-сейчас, вот только промочу горло.
– Так оно ж у тебя не пересыхает.
– Представляете, причетник не поверил, что вальдшнеп прилетает после того, как Христос изгонит нечистого духа. Не поверил, и все тебе.
– Кристиан, не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего*. Я верую в это твердо и нерушимо. Вальдшнеп уже прилетел.
* Исход, 20, 16.
– Где ж ты его видел?
– В церкви. И это был вальдшнеп, не будь я Йоханнес Виг.
– Он еще не совсем просох, наш учитель.
– Да? Вам тоже показалось?.. То-то я думаю, в церкви было немножко чудно...
– Почему это вдруг ближние мои приумолкли? Почему в этом шуме и гаме возник островок тишины? Что сие означает?
– Не обращай внимания. Ты хорошо сделал, что спросил Эрикову Лине.
– Кого же было и спрашивать, Роберт?
– А вот и я! Возьми, Йоханнес! Ты что, так и не открыл окно?
– Я люблю дым и туман, моя девочка, мглу и марево.
– Я сейчас вернусь. Не уходи!
– Ваше здоровье, островитяне!
– И твое, причетник!
– Ты уже видел Петерову плоскодонку?
– Пас!
– Пас!
– Червонка!
– Пас!
– Две пики!
– Пас!
– Четыре пики!
– Погромче, Вальдемар, а то ничего не слышно. Это ты про Петерову плоскодонку?
– И мне рюмочку! Спасибо.
– И мне! Черт подери, кто ж это ходит с червей!
– Да, дети мои, вот и весна, уже и трясогузка прилетела.
– Потому я с червей и пошел, что это было самое верное!
– Спорим, в порту стоит дожидается целый контейнер с пивом! Спорим?
– Да, учитель, я про Петерову плоскодонку. Он ее выкрасил, да так, что ангелы поют ей осанну, - в зеленый с белой каймой.
– Придется нам воздвигнуть ей памятник. Вальдемар, а почему ты не играешь сегодня на гармонике?
– У них там радиола. Сыграю, когда им надоест слушать пластинки.
– Никогда им не надоест. Нет, Вальдемар, техника берет верх. Все прочее отдает лавандой. Так что можешь поставить на своей гармонике крест.
– Мы неплохо играли на пару с Олуфом. Он прямо оживал. Даже и не верится, но он оживает - стоит нам поиграть вместе. Только, похоже, Олуф не вернется.
– Он вернется сегодня ночью и все расстроит!
– Учитель, а как это понимать - расстроит?
– Вот идет причетник. Он подтвердит, никогда еще рожь у меня не была такой тощей.
– А цены взмывают, что твои жаворонки! Нам бы, по примеру других, взять у государства ссуду, обзавестись катерами побольше и - полным ходом в Северное море!
– Точно, Герда снова ждет прибавления.
– И хозяйка Западного хутора - тоже. Где ж она сидит-то? А вон, на диване. Заметно уже, да? И пятна на лице выступили.
– Стало быть, уже двое. Ну а третья - Эльна из трактира.