Лжец
Шрифт:
– И не говорите! Это Бог знает что!
– А чего было и ждать? Так что двое законных и один незаконный, два пишем, один в уме.
– Все, Йоханнес, пойдем!
– А где же Фредерик?
– В кабинете, играет в карты. Со скотником, подручным рыбаком и еще кем-то. Ты же знаешь, по праздникам Фредерик особенно демократичен.
– Ригмор, он преследует более высокие цели, чем мы.
– И все время твердит, что недосчитался трех эре. Рассказывает об этом всем и каждому. После обеда захожу к нему, а он сидит за письменным столом
– Его можно понять, Ригмор. Ну а ты что?
– Стала его утешать, разумеется.
– Так что мы? Куда мы сейчас?
– Давай на свежий воздух? На террасу. Тут никого нет - ни души. Я прямо запарилась на кухне. Фу, как жарко! Да еще везде накурено.
– Ты же совсем раздета - простудишься.
– Здесь чудесно. От этого не простужаются. Увы!
– Можешь посмотреть на звезды и загадать желание.
– Как их много, Йоханнес! И все отражаются...
– Ригмор, сегодня в классной комнате со мной приключилась престранная вещь.
– Расскажи! Мне никто ничего не рассказывает. И обними меня, ладно?
– Ты можешь представить себя в объятиях своей кухни?
– Только не моей.
– Не зарекайся. Примерно так оно и вышло у меня с классной комнатой. Нет, этого не объяснить.
– А ты попробуй, Йоханнес. Я тебе вон сколько говорю по телефону. Правда, ни разу не сказала того, что хочется.
– Ну и скажи, что хочется. Наша репутация от этого не пострадает.
– А что, у меня очень скверная репутация?
– Да. И потому я бы ничуть не удивился, если бы ты взяла и сделала что-нибудь из ряда вон, но совсем в другом роде.
– Друг мой, о чем ты?
– Сколько необыкновенных, добрых дел ты могла бы сделать! В том числе и для тех, кто перебивается с куска на кусок. Я заходил сегодня к Анерсу и Хансигне - сказать про Кая. Им совсем уже край. Я сидел, смотрел на испорченные зубы Хансигне - и подумал о тебе. Ты живешь в таком достатке, а тебе все опостылело. Хотя видимых причин вроде бы и нет, наверняка ты частенько обдумываешь, как бы покрасивее уйти из жизни, чтобы не слишком огорчить Фредерика.
– Ты сидел там и думал обо мне? И тебе пришли в голову такие мысли?
– Я тебе солгал. Мне это пришло в голову только что. Да я и сам того же поля ягода. Так что ты никому ничего не должна.
– Нет, должна. Но ты вот чего не знаешь: сама я ничего не могу, мною нужно руководить. Мне не хватает решимости. Я боюсь их. Мне перед ними стыдно. У меня такое чувство, будто я навязываюсь, выхваляюсь, оскорбляю их. По-моему, Йоханнес, их раздражает одно мое присутствие. Я умираю от стыда, когда пытаюсь сделать для кого-то даже самую малость. Я понимаю, почему меня никто не любит.
– Тебе вредно смотреть на звезды.
– Йоханнес, сейчас, когда мы вот так вот стоим, я стерплю, если ты мне скажешь всю правду. Я стерплю, если ты скажешь, что я тебе безразлична. Я играю в то, что небезразлична, а на самом деле... никто меня не любит. Разве что Фредерик - немножко,
– Рассказать тебе про классную комнату?
– Да-да, расскажи!
– Вообще-то это длинная история, все началось с того, что сегодня утром я совершил натощак возлияние. Потому так и вел себя в церкви.
– А я от тебя была без ума.
– Выходит, нечистый не лишен признаков пола. Так я и думал. Но давай не будем сейчас об этом. Об этом наваждении. Как-нибудь в другой раз. Знаешь, я сидел потом в классной комнате и чувствовал себя обманщиком. Отъявленным обманщиком. Который надувает на каждом шагу. Понимаешь? И вдруг классная комната раскрылась. Впустила меня. По-другому и не скажешь. Да. И я по-настоящему вошел в нее, впервые. И она поручилась за меня, и простила мне все, что я выделывал в ее стенах. Девочка моя, отныне это мое пристанище. Если будет на то дозволение, я - узник до конца моих дней.
– А ты рад тому, что ты узник?
– Вроде бы рад. Видишь, я тебе все рассказал. Я редко кому что рассказываю.
– Спасибо тебе! Но давай вернемся. Чтобы ничьи подозрения не отравили нам этих мгновений. Пойдем потанцуем.
Вальдемар таки играет на своей гармонике! Ему подыгрывает приятель. Теперь уже танцует и старшее поколение. Пивные рожи полыхают медью. Женские лица непроницаемы, на губах - загадочная улыбка. Нет, ты посмотри! Входя в круг, эти немолодые женщины все как одна становятся похожи на Мону Лизу. Улыбка кроет тайну. Душа устремлена к далеким воспоминаниям безудержной молодости. Зала содрогается, людей закручивает неистовый водоворот, из его глубин взвихриваются сотканные из жизни мечты, о, прекрасный, прекрасный гибельный миг, я молю - продлись! я молю - продлись!
А вон и Аннемари со своим Александром. Другие подпрыгивают и вертятся, эти же двое скользят по полу словно гибкий зверь о двух головах. Красивая пара, что и говорить. Они и с Олуфом смотрелись красиво: он - светлый, она - темная. Бесхитростное сочетание. А теперь у нее менее яркий и более дерзкий любовник, рядом с ним, ради него она преобразилась, приглушила свои краски. Они скользят мне навстречу, сплетясь в объятиях. Поглощенные друг другом, зачарованные...
– Он только с ней и танцует. Другим - воспрещается.
– Что поделать - молодость.
– Это ты намекаешь на мой возраст, Йоханнес?
– Повелительница эльфов вечно молода. Сейчас мы им покажем!
– Отлично, мой друг. Быстрее, быстрее!
Когда танец кончился, Ригмор крикнула:
– Приглашают дамы!
– После чего направилась к инженеру и присела перед ним в глубоком реверансе.
Аннемари стала озираться по сторонам. Я покинул залу и перешел в соседнюю комнату. Подсел к столу, где недоставало четвертого игрока. Не успели мы перетасовать карты, как появилась Аннемари: