Лжедьявол
Шрифт:
***
На улице по-зимнему холодно: ветра нет, снег перестал валить и теперь лишь громко скрипит под каждым шагом, но мороз всё равно царапает щёки и хватает за уши своими обжигающими пальцами. Накидываю на голову капюшон. По парку бегают дети, парочками и по одному прогуливаются старики – как ни глянь, шумно и людно; воздух пропитан их парфюмами, запахом обувного крема и газировки, которую пьют дети – зимой не пахнет. Обледеневшая лавка щиплет за задницу и ляжки, но я устала стоять.
Достаю телефон, смотрю на время: мы условились встретиться здесь с Котом минут двадцать назад, но его всё нет. Даже женщине правила приличия позволяют опоздать на свидание всего на пятнадцать минут. Даже я, будучи образцом
«Стою в пробке, – пишет он. – Извини».
Поднимаюсь немного вверх, перечитываю нашу переписку: он выехал всего полчаса назад, за десять минут до назначенного времени, хотя оба мы знаем, что от его общежития до этого парка ехать час. И это по чистым дорогам, без пробок и гололёда. Он даже не пытался успеть.
Время не течёт по прямой, оно закручивается спиралями, расходится кругами по воде, заплетается в косы, запутывается в узлы и клубки и бог весть что ещё делает – но только ничего этого не происходит в течение часа или даже дня. Я это знаю. Кот, наверное, не знает…
Существует немало призм, сквозь которые люди воспринимают мир и своё окружение. Люди не делятся на одних только оптимистов и пессимистов, а реалистов и вовсе не существует, потому что реальность у каждого своя, искажённая собственной призмой. Такой, как она есть, реальность видит лишь тот, у кого нет призмы восприятия, кто существует вне реальности и не контактирует с ней. Впрочем, увидеть – это уже контакт…
Есть люди, которые думают, что весь мир настроен против них, что все их ненавидят, и в подавляющем большинстве случаев они ошибаются: человечеству плевать на отдельного человека, оно не станет растрачивать свою энергию на ненависть к какой-нибудь мелкой сошке. Есть такие, кто живёт, как живётся: с друзьями, приятелями, просто знакомыми, с любовниками, детьми, родителями, хомяками – уютные люди, набитые синтепоном. Они обыкновенно видят мир таким, каким его показывают новостные каналы, таким, каким его хочет показать нам власть – на их призме восприятия нет грани критического мышления, они только потребляют то, что за них оценил кто-то другой. Не самая плохая жизнь, на самом деле, довольно спокойная, нервосберегающая… А есть и такие, кому непременно нужно что-нибудь доказать окружающим; увы, не всегда есть что, поэтому не все протесты несут под собой хоть какую-нибудь подоплёку – они просто кричат и возмущаются, хотя их права как раз никто не ущемляет. Бывают такие, кто думает, будто он герой американского подросткового романа, под которого подстраивается мир: они не бунтуют, они лишь с гордостью заявляют, что все им должны и пусть ещё радуются, что герой снизошёл до них. Мой Кот именно таков.
«Ты что, уже приехала?»
Приехала. Двадцать пять минут назад, потому что именно тогда мы и договорились встретиться! И все эти двадцать пять минут я жду его в промёрзшем насквозь парке. Я заходила погреться во все магазины, которые отсюда только видно, а его до сих пор нет.
Мир совсем не таков, как в подростковых романах: время не замедлится только потому, что герой опаздывает, ключи от всех дверей не упадут к его ногам, снег не растает, и прекрасная принцесса может не дождаться. В реальности не существует никаких предназначений, ничего, предначертанного судьбой. Не бывает «вторых половинок», которые дождутся, несмотря ни на что. Не бывает заклятых врагов. Бывает так, что за чередой неудач и трудностей следует не счастливый финал, а ещё одна череда преград. Бывает так, что прекрасные девы оказываются сиренами, готовыми высосать все твои деньги и душу. Но чаще всего бывает так, что, хотя ты и нацепил корону, оказываешься никаким не принцем, а самым обычным зевакой в толпе. И роман этот написан совсем не про тебя.
«Чёрт! Ну, подожди, ладно?»
Я без труда отыскиваю место Кота в мире моей технической альтернативы: он – ночник. Симпатичный и милый, немного отгоняющий темноту моего одиночества. И всё-таки света ночника не хватит, чтобы читать. Чтобы писать, рисовать, отыскать упавшую серёжку… Этого света хватит только на то, чтобы дойти до выключателя, не наступив в темноте на кота. Или на то, чтобы спокойно уснуть при боязни темноты.
Я не боюсь ни темноты, ни одиночества, у меня даже нет кота. И всё-таки ночник стоит у меня на полке. Я купила его в IKEA просто потому, что он симпатичный. С котом та же история: он мне не нужен, я не люблю его, и у нас это взаимно. Я была очарована его манерой говорить тихо и подбирать слова, мне нравилось, что он пользуется популярностью у девушек и всё-таки обратил внимание на меня. Но больше всего мне нравилось, что окружающие наконец отстали от меня с вопросами, почему я одна, и предложениями познакомить с кем-нибудь.
Вот только я не знаю, какая выгода от отношений со мной самому Коту. Я несимпатичная и неумная, занудная и предпочитающая проводить время в одиночестве. Порой мне кажется, что всё это какая-то глупая шутка или спор, что Кот и его друзья смеются надо мной, поверившей, что со мной кто-то хочет быть. Они делают ставки, буду ли я ждать его в заснеженном парке, как долго я стану терпеть его скотство. Я знаю, что это глупо, что такие нелепые розыгрыши тоже бывают только в подростковых фильмах и романах, и всё же меня не отпускает чувство неправильности происходящего. Я почему-то совсем не верю Коту. Я даже не могу заставить себя называть его по имени.
«Нет, – отвечаю я ему. – Я иду домой».
Прошло уже полчаса. Можно было пересесть на трамвай и доехать без пробок. Можно было уже пешком дойти. Те, кто ставили сегодня на то, что я уйду, могут забирать свой выигрыш и угощать друзей выпивкой.
Отключаю звук на телефоне, убираю его в карман. Встаю. Заледеневшая скамейка отпускает меня со скрипом, на заднице остаются плотные снежные полосы. Отчаянно пытаюсь отряхнуться.
Только теперь вижу то, что скрывал от меня капюшон с пышной меховой оторочкой: рядом со мной на скамейке уже некоторое время сидит Дьявол. Одет он всё в то же шерстяное пальто, в котором я встретила его в первый раз в сентябре, и которое выглядит не особенно тёплым. Шапки на нём, конечно, тоже нет. Наверное, дьяволы не мёрзнут и не валяются в постели с температурой и соплями. Он совершенно ничем не занят, даже не прикрылся газетой ради приличия, а абсолютно беззастенчиво взирает на меня.
– Алиса Евгеньевна, – произносит он наконец, опустив приветствие, – вы не изволите пройтись со мной?
– Я тут жду кое-кого, – беззастенчиво вру я.
– Неправда, – сухо отвечает Дьявол. Ни лукавой усмешки угадай-откуда-я-знаю, ни раздражения не-ври-мне-смертная – одна только констатация факта. Пожалуй, он мог бы оказаться реалистом, не имей слишком явного личного интереса к людям. – Неправда, вы уже собираетесь уходить.
– Вы что, читали мою переписку?!
– Ни в коем случае.
Стоит ли верить Лукавому? Само его имя говорит, что нет, что честности и правды от этого персонажа не дождёшься… Я однако не припоминаю, кому он врал. В библии Дьявол говорит правду, другой разговор, что это обычно лишь часть правды, та, что выгодна ему самому. Но всё-таки это правда. С другой стороны, стоит ли опираться на такой ненадёжный источник, как библия? Научных доказательств она под собой не имеет, списка использованной литературы и исследований не прилагается.
Пытаюсь вспомнить, успел ли он мне наврать или подгадить за те полтора месяца, что мы знакомы. Кажется, не успел…