М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
ских эполетах с цветным на них полем. Он рассказал
мне об обстоятельствах своего приезда, разрешенного
ему для свидания с «бабушкой». Он был тогда на той
195
высшей степени апогея своей известности, до которой
ему только суждено было дожить. Петербургский
«beau-monde» * встретил его с
вошел в моду и стал являться по приглашениям на
балы, где бывал двор. Но все это было непродолжи
тельно. В одно утро после бала, кажется, у графа
С. С. Уварова, на котором был Лермонтов, его позвали
к тогдашнему дежурному генералу графу Клейнми
хелю, который объявил ему, что он уволен в отпуск
лишь для свидания с «бабушкой», а что в его положении
неприлично разъезжать по праздникам, особенно
когда на них бывает двор, и что поэтому он должен
воздержаться от посещений таких собраний. Лермон
тов, тщеславный и любивший светские успехи, был
этим чрезвычайно огорчен и оскорблен, в совершенную
противоположность тому, что выражено в написанном
им около этого времени стихотворении «Я не хочу, чтоб
свет узнал»... 11
* * *
Лермонтов был очень плохой служака, в смысле
фронтовика и исполнителя всех мелочных подробно
стей в обмундировании и исполнений обязанностей
тогдашнего гвардейского офицера. Он частенько сижи
вал в Царском Селе на гауптвахте, где я его иногда
навещал. Между прочим, помню, как однажды он
жестоко приставал к арестованному вместе с ним лейб-
гусару покойному Владимиру Дмитриевичу Бакаеву
(ум. в 1871 г.). Весною 1839 года Лермонтов явился
к разводу с маленькою, чуть-чуть не игрушечного дет
скою саблею при боку, несмотря на присутствие вели
кого князя Михаила Павловича, который тут же аресто
вал его за это, велел снять с него эту саблю и дал
поиграть ею маленьким великим князьям Николаю
и Михаилу Николаевичам, которых привели смотреть
на развод 12. В августе того же года великий князь
за неформенное шитье на воротнике и обшлагах виц
мундира послал его под арест прямо с бала, который
давали в ротонде царскосельской китайской деревни
царскосельские дамы офицерам расположенных там
гвардейских полков (лейб-гусарского и кирасирского),
в отплату за праздники, которые эти кавалеры устраи
вали в их честь. Такая нерадивость причитывалась
* большой свет ( фр.) .
196
к более крупным проступкам Лермонтова и не распо
лагала начальство к снисходительности в отношении
к нему, когда он в чем-либо попадался.
* * *
Госпожа Верзилина, в пятигорском доме которой
произошла последняя ссора Лермонтова, была супруга
храброго старого кавказца, радушно принимавшая слу
живших на Кавказе и приезжавших туда. У ней были
дочери очень миловидные и любезные, по отзыву всех,
кто был знаком с ними. Кажется, Лермонтов имел
отчасти в виду это семейство, когда говорил компли
мент кавказским дамам от лица Печорина.
* * *
Говорили, будто, рисуя некоторые черты характера
Грушницкого (в «Княжне Мери»), Лермонтов имел
в виду живое лицо, долго служившее на Кавказе, имен
но Н. П. К<олюбакина> 13.
* * *
Слышно было, будто при последнем поединке Лер
монтова присутствовали не одни секунданты, а были
еще некоторые лица, стоявшие в отдалении; но это
было скрыто при следствии, без чего эти свидетели
подвергнулись бы ответственности. Заношу этот слух
в мои заметки, не отвечая нисколько за его досто
верность.
* * *
Публике долго был известен один только портрет
Лермонтова, где он изображен в черкеске с шашкой.
Я первый заявил о несходстве и безобразии этого порт
рета, о чем говорила и г-жа Хвостова. Г. Глазунов, так
старательно издававший сочинения Лермонтова в по
следние годы, стал заботиться о приискании лучшего
и достал у князя В. А. Меньшикова (служившего
прежде тоже в лейб-гусарах), портрет Лермонтова,
впрочем также неудовлетворительный, изображающий
его в гусарском сюртуке с эполетами. Тогда я указал
г. Глазунову на поколенный, в натуральную величину,
197
портрет Лермонтова, писанный масляными красками,
сохранившийся в саратовском имении А. А. Столыпина
Нееловке, где я его и видел. Тут Лермонтов изображен
в лейб-гусарском вицмундире и накинутой поверх его
шинели, с треугольною шляпой в руках. Г. Глазунов
приложил гравюру его к иллюстрированному изданию
«Песни о купце Калашникове». Это лучший из извест
ных мне портретов Лермонтова; хотя он на нем
и очень польщен, но ближе всех прочих передает общее
выражение его физиономии (в хорошие его минуты),
особенно его глаза, взгляд которых имел действительно
нечто чарующее, «fascinant», как говорится по-фран
цузски, несмотря на то что лицо поэта было очень