М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
Тут кто-то из нас и спросил:
— Кто же у вас секундантом будет?
— Да в о т , — отвечает: — я был бы очень благодарен
князю Васильчикову, если б он согласился сделать мне
эту честь! — и вышел.
Мы давай судить да рядить. А бретер Дорохов
опять свое слово вставил:
— Можно, господа, так устроить, чтобы секундан
ты постановили какие угодно условия.
Мы и порешили, чтобы они дрались в 30-ти шагах
и чтобы Михаил Юрьевич стоял
Вверх еще труднее целить. Сейчас же отправились на
Машук и место там выбрали за кладбищем. Глебов
и еще кто-то, кажется, Столыпин, хорошо не помню,
отправились сообщить об этом Михаилу Юрьевичу,
и встретили его по дороге, в Шотландке, у немки Анны
422
Ивановны. А князь Васильчиков сказал Мартынову,
что будет его секундантом с условием, чтобы никаких
возражений ни со стороны его самого, ни со стороны
его противника не было. Посланные так и сказали
Михаилу Юрьевичу.
Он сказал, что согласен, повторил только опять, что
целить не будет, на воздух выстрелит, как и с Барантом;
и тут же попросил Глебова секундантом у него быть.
Как только переговорили, приезжает la belle noire
с матерью. Уж не знаю, сговорились они так с Михаи
лом Юрьевичем или случайно она туда приехала; но
он был с ней очень любезен в этот вечер, шутил и сме
ялся с ней. А у нее, по тогдашней моде, на лбу была
фероньерка надета на узеньком золотом ободке.
Михаил Юрьевич снял с ее головы эту фероньерку
и все время, пока болтал с ней, навертывал на пальцы
гибкий ободок; потом спрятал в правый карман
и сказал ей:
— Оставьте эту вещицу у меня, вам после отдадут 19.
После он вместе с ними в Железноводск вернулся,
а наши посланные в Пятигорск возвратились.
На другой день, 15 июля 1841 года, после обеда,
видим, что Мартынов с Васильчиковым выехали из
ворот на дрожках. Глебов же еще раньше верхом по
ехал Михаила Юрьевича встретить. А мы дома пир
готовим, шампанского накупили, чтобы примирение
друзей отпраздновать. Так и решили, что Мартынов
уж никак не попадет. Ему первому стрелять, как
обиженной стороне, а Михаил Юрьевич и совсем целить
не станет. Значит, и кончится ничем.
Когда они все сошлись на заранее выбранном месте
и противников поставили, как было условлено: Михаила
Юрьевича выше Мартынова и спиной к М а ш у к у , —
Глебов отмерил 30 шагов и бросил шапку на то место,
где остановился, а князь В а с и л ь ч и к о в , — он такой тон
кий, длинноногий б ы л , — подошел да и оттолкнул ее
ногой, так что шапка на много шагов еще откатилась.
— Тут вам и стоять, где она л е ж и т , — сказал он
Мартынову.
Мартынов и стал, как было условлено, без возра
жений. Больше 30-ти шагов — не шутка! Тут хотя бы
и из ружья стрелять. Пистолеты-то были Кухенрейтера,
да и из них на таком расстоянии не попасть. А к тому
ж еще целый день дождь лил, так Машук весь туманом
заволокло: в десяти шагах ничего не видать. Мартынов
423
снял черкеску, а Михаил Юрьевич только сюртук рас
стегнул. Глебов просчитал до трех раз, и Мартынов
выстрелил. Как дымок-то рассеялся, они и видят, что
Михаил Юрьевич упал. Глебов первый подбежал к нему
и видит, что как раз в правый бок и, руку задевши,
навылет *. И последние свои слова Михаил Юрьевич
ему сказал:
— Миша, умираю...
Тут и Мартынов подошел, земно поклонился
и сказал:
— Прости меня, Михаил Юрьевич!
Потому что, как он после говорил нам всем, не
хотел он убить его, и в ногу, а не в грудь целил.
А мы дома с шампанским ждем. Видим, едут Мар
тынов и князь Васильчиков. Мы к ним навстречу бро
сились. Николай Соломонович никому ни слова не
сказал и, темнее ночи, к себе в комнату прошел, а после
прямо отправился к коменданту Ильяшенко и все рас
сказал ему. Мы с расспросами к князю, а он только
и сказал: «Убит!» — и заплакал. Мы чуть не рехнулись
от неожиданности; все плакали, как малые дети. Пол
ковник же Зельмиц, как у с л ы ш а л , — бегом к Марии
Ивановне Верзилиной и кричит:
— О-то! ваше превосходительство, наповал!
А та, ничего не зная, ничего и не поняла сразу,
а когда уразумела в чем дело, так, как сидела, на пол
и свалилась. Барышни ее у с л ы х а л и , — и что тут под
нялось, так и описать нельзя. А Антон Карлыч наш
кашу заварил, да и домой убежал. Положим, хорошо
сделал, что вернулся: он нам-то и понадобился в это
время.
Приехал Глебов, сказал, что покрыл тело шинелью
своею, а сам под дождем больше ждать не мог. А дождь,
перестав было, опять беспрерывный заморосил. Отпра
вили мы извозчика биржевого за телом, так он с полу
дороги вернулся: колеса вязнут, ехать невозможно.
И пришлось нам телегу нанять. А послать кого с теле