М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
Шрифт:
у стола читала: «Историю носа Шаховского, иллюст
рированную картами и политипажами», сочиненную
товарищами и в числе их и самим Лермонтовым.
Особый рисунок был посвящен характеристике быв
шего нашего дежурного офицера и преподавателя
кавалерийского устава штабс-ротмистра Кирасирского
его величества полка (в черных латах) Владимира
Ивановича Кноринга, известного в нашей среде своим
романтическим характером. А из портретов очень
жих помню в тетради поясное изображение приятеля
Лермонтова юнкера Леонида Николаевича Хомутова,
нарисованного облокотившимся на руку и в шинели
внакидку, который, как я уже сказал, был старшим
отделенным унтер-офицером 4-го уланского взвода
лермонтовского выпуска 1834 года.
Но, кроме портретов и карикатур, мне памятны по
содержанию многие рисунки Лермонтова, отличавшие
собственно интимное настроение его: его личные пла
ны и надежды в будущем, или мечты его художествен
ного воображения. К этой категории рисунков отно
сятся многочисленные сцены из военного быта и пре
имущественно на Кавказе, с его живописною природою,
с его типическим населением, с боевой жизнью в том
крае и в ту пору русского воина, вдохновленные поэту
чтением «Аммалат Бека» Марлинского, в числе коих
была картинка, изображающая двух русских офицеров,
сидящих на валу укрепления и рассматривающих
клинок кинжала с девизом «Будь медлен на обиду,
к отмщенью будь скор!» 4, по которому они в лежащем
185
тут же с обвязанною рукой раненом узнают Аммалат
Бека, который на другом рисунке изображен в папахе
и бурке, гарцующим на коне перед русским укрепле
нием, на которое нападают горцы. Мечтая же о своей
будущности, Лермонтов любил представлять себя еду
щим в отпуск после производства в офицеры и часто
изображал себя в дороге на лихой ли тройке, на
перекладной, в коляске ли, или на санях, причем весьма
мне памятно, что ямщика своего он всегда изображал
с засученными рукавами рубахи и в арзамасской шапке,
а себя самого в форменной шинели и, если не в фу
ражке, то непременно в папахе.
Вообще, сколько помню, рисунки Лермонтова отли
чались замечательною бойкостью и уверенностью
карандаша, которым он с одинаковым талантом воспро
изводил как отдельные фигуры, так и целые группы
из многочисленных фигур в различных положениях
и движениях, полных жизни и правды. Поэтому встре
чающиеся в его тетради фигуры, не отвечающие тому
отличительному характеру рисунков Лермонтова, сле
дует, конечно, приписать кому-нибудь из его товари
щей. Но вместе с бойкостью, без помарок эскизов
нашего художника, изображавших преимущественно
лошадей — которых он рисовал сперва иноходцами и,
видимо, только впоследствии ради правды, одной
чертою переменяя положение задних н о г , — всадников,
кавалеристов с безукоризненною посадкой и т. п.,
в числе его произведений были и весьма тонкие изящ
ные фигуры или метко схваченные отличительные
черты представленных им в карикатуре лиц, свидетель
ствующие о разносторонности этого, неизвестного
в публике, таланта столь известного поэта.
По поводу обнаружившихся уже в школе худо
жественных дарований Лермонтова припоминаю факт,
рассказанный мне товарищами старшего, выпускного
класса, которым и заключу эти воспоминания мои
о бывшем товарище. В год своего производства в офи
церы Лермонтов представил нашему преподавателю
русской словесности Плаксину — имя и отчество коего
не помню — сочинение свое в стихах «Хаджи Абрек»,
по прочтении которого Плаксин тут же на своей
кафедре, поднявшись со стула, торжественно произнес:
«Приветствую будущего поэта России!» 5
А. А. ЛОПУХИН
ПИСЬМО К А. А. БИЛЬДЕРЛИНГУ
Позвольте мне, бывшему воспитаннику Школы
гвардейских подпрапорщиков и (кавалерийских) юнке
ров, коего рождения воспето Лермонтовым («Ребенка
милого рожденье...»), принести свой вклад в устроен
ный Вашим превосходительством Лермонтовский му
зей. Прилагаемое изображение рисовано рукою поэта
при следующих обстоятельствах: покойный отец мой
был очень дружен с Лермонтовым, и сей последний,
приезжая в Москву, часто останавливался в доме отца
на Молчановке, где гостил подолгу. Отец рассказывал
мне, что Лермонтов вообще, а в молодости в особен
ности, постоянно искал новой деятельности и, как
говорил, не мог остановиться на той, которая должна
бы его поглотить всецело, и потому, часто меняя заня
тия, он, попадая на новое, всегда с полным увлечением
предавался ему. И вот в один из таких периодов, когда
он занимался исключительно математикой, он однажды
до поздней ночи работал над разрешением какой-то
задачи, которое ему не удавалось, и, утомленный, за