Мачеха для Золушки
Шрифт:
– Там ее прах. Урна с прахом.
После этих слов трость старухи еще раз ударила Филимона по голове.
– Нехристь поганый! Кто тебе позволил ее жечь, как последнюю индуску?!
В этот момент Виктор Филимонович вдруг понял, почему он совершенно не противится унизительному насилию со стороны старухи и даже руки не поднимет защитить лоб – а уж реакция у него, как у бывшего боксера, была до сих пор отменной. В голове всплыли слова «божье наказание». Он считал себя виновным в Зойкином поступке, хотя толком не мог объяснить, в чем именно, но сама процедура смотрин, и уверенность Абакара, что «дети поладят», с самого начала казалась ему несколько абсурдной. А еще этот японец со своим харакири, черт бы его побрал. Если бы Зойка была мальчишкой, о чем Виктор Филимонович втайне мечтал, вопросов бы не было – только так расправляться со всякими там попытками суицида, только демонстрацией настоящего харакири! Получается, что в данный момент он считал себя виновным и принимал унизительные побои тростью с мазохистской покорностью как заслуженное и потому ожидаемое наказание.
– Что уставился? Сказать нечего?
– Подождите минуточку, – пробормотал Виктор Филимонович и быстрым шагом направился к гаражу.
В его открытых воротах стоял истуканом Елисей, несколько опешив от увиденного.
– Дай мне в морду хорошенько, – приказал Филимон, подойдя к нему вплотную.
Елисей не удивился, только спросил:
– Насколько хорошенько?
– Челюсть не ломай, но качественно. Чтобы несколько дней вспоминалось. Чтоб, как только я про Зойку подумаю… я когда думаю, вот так рукой по подбородку провожу, сюда и бей.
Елисей попрыгал, примериваясь правой и закрывая свое лицо левой
Он решительно взял ее сумку, открыл и высыпал содержимое на снег. Никаких газет из будущего с некрологами – пакеты с тряпьем. Раскидав тряпье ногами, Филимон определил, что документов там нет. Тогда он навис над старушкой и тихо, но очень внушительно приказал:
– Руки!
Старушка чуть согнула ноги в коленках, но руки подняла быстро.
Ощупывая трясущееся тело под многослойной одеждой, Филимон отворачивал лицо. Паспорт, деньги и пенсионное удостоверение были во внутреннем кармане одежонки, напоминавшей пальто на рыбьем меху.
– Парфенова Аделаида Львовна, – прочитал он в паспорте.
– Ада я, – согласилась старушка, опустив руки.
– Вот что, Ада. Паспорт твой побудет у меня, пока ты Зойку навещаешь. Ты калека? – спросил Филимон, покосившись на трость.
– Сам ты калека! Я зимой всегда с палкой хожу, упасть боюсь. И чтоб оттянуть какого-нибудь паскудника, опять же… если что… – Она затихла под его яростным взглядом.
– Следи за своей палкой. Если еще раз поднимешь ее от пола выше двадцати сантиметров, сломаю.
– Ладно. А ты крестик Зойке верни!
Оценив упорство женщины, Филимон кивнул – сделка состоялась.
В доме его ждали старшие дочери и Дездемона. Стояли в прихожей.
– Вот, тут крестная Зойкина приехала погостить, – на этом объяснения Филимона закончились.
– Ты – старшенькая? – ткнула пальцем в Маринку старушка.
– И что дальше? – шагнула к ней девушка, не собираясь прощать увиденное на улице.
– Ничего, ладненькая, – кивнула старушка. – А ты, значит, младшенькая. – Она уставилась на Иринку изучающе и, выдержав пристальный взгляд ее холодных глаз, хмыкнула.
– Младшенькая у нас супчик кушает наверху в постели, – заявила Иринка.
– Уже кушает? Хорошо, хорошо… А ты, значит, здесь за ключницу? – этот вопрос адресовался Дездемоне. – Одна на все – и убрать, и сготовить, и сопли фартуком утереть. Статная женщина. Хороша!
Дездемона распрямила плечи и заалела.
– Спишь с хозяином иногда? – спросила тут же старушка. – Ну и чего он на тебе не женится? Девчонки все равно как родные. Была бы законной мачехой, имела бы право командовать. Глядишь, и Зойку бы уберегла.
Сочтя на этом знакомство законченным, крестная Ада размотала платок, сняла свое пальтецо и шапку и оказалась в шерстяном спортивном костюме с белыми полосками по рукавам и сбоку штанин. Под шапкой слежались коротко стриженные волосы – седые, местами подкрашенные в розовое. Потоптавшись и осмотрев пол, она сняла войлочные полуботинки на молнии, открыв для обозрения шерстяные носки грубой вязки со штопкой на пятках. Под варежками у нее были хлопчатобумажные перчатки с отрезанными кончиками, так что пальцы торчали из раструбов сомнительной чистоты. В таком виде – спортивном костюме, носках и в перчатках – она отправилась наверх, к крестнице.
Зойка сидела на ковре и ждала. Когда дверь в комнату открылась, Зойка уставилась в лицо крестной, стараясь поймать ее взгляд. Крестная открыто посмотрела на Зойку – глаза в глаза, и девочка выдохнула напряжение, расслабилась.
– Я все слышала, как вы там… внизу знакомились. Вы знали мою маму?
– Надежду? Конечно, знала. Она и попросила меня быть твоей крестной.
– Что такое – крестная? – спросила Зойка.
– Это вроде матери-хранительницы. Надежда так сказала, она была набожной, а я – неверующая. Но она дала крестик, который на тебя надели в церкви, значит, крестик должен быть при тебе.
– У меня нет крестика, – Зойка задумалась.
– Ничего, мы его найдем, – успокоила ее Ада. – Что-нибудь сегодня ела?
– Суп.
– Улыбалась? Или не пришлось?
– Да… – Зойка вспомнила сцену во дворе.
– Вот и ладно все у нас.
– А откуда вы…
– Зови меня на «ты».
– Откуда ты узнала, что я… Что у меня…
– Что ты изобразила самоубийство? У меня есть свой источник в окружении Виктора.
Она произнесла имя на французский манер – с ударением на «о».
– Зачем это? – удивилась Зоя.
– Чтобы знать, как живет моя крестница.
– Ничего я не изображала! – Зойка отвернулась от спокойных, чуть насмешливых глаз, подведенных черным карандашом.
– А ты расскажи, как было, мы и разберемся.
– Не собираюсь я ничего рассказывать!
Не обидевшись и не удивившись, крестная обошла комнату, разглядывая картины и отделку камина.
– Настоящий?
– Да. Топится в сильные холода, – коротко ответила Зоя.
– И что, бывают сильные холода?
– До тридцати пяти в прошлом году были.
– Ты что о матери помнишь? – спросила Ада.
– Помню, как она вишни ела. В белой рубашке. Брала по ягодке в пальцы и выдавливала косточки, забрызгивая красным соком кружева на груди. А потом подносила пальцы ко рту и брала ягоду губами. Никогда не выплевывала косточки, а когда видела, как другие выплевывают, она… Ее это раздражало, как будто человек сморкался за едой или пукал.
– Как интересно. – Старушка развернула большое кресло от камина к ковру, чтобы сидеть в нем и видеть Зойку.
– А еще?
– Вот сейчас вдруг вспомнила, как она цыплят в корзинке принесла. Желтых. Еще помню, как она мне сказала за день до смерти, чтобы я была скромной и ласковой, что господь поможет, а она всегда будет глядеть сверху…
– За день? Ну надо же… – Крестная покачала головой, не сводя напряженного взгляда с девочки.
– Да. Она лежала в кровати, а я была в ночной рубашке, это ночью было.
– А что тебе сказал мальчик-узбек?
Зоя испуганно вскинула глаза.
– Что так смотришь? Я уже говорила – у меня есть свой человек в окружении отца. Я много чего о тебе знаю. Знаю, что ты давно просишь отца жениться. Я тебе в этом помогу.
– Уговорите его жениться? – не поверила Зойка.
– Мы вдвоем уговорим.
– Не знаю… Я уже столько ему кандидаток предлагала, а он…
– Мы предложим такую, от которой он не сможет отказаться.
– А вы… ты не слишком самонадеянная?
– Нет. Просто уверена в себе. Расскажешь, как все получилось с узбеком? Отчего ты пошла вены резать?
– Нет! – Зойка была категорична.
– А если так: твоя тайна в обмен на мою?
– Зачем мне твои тайны, – пожала плечами Зойка.
– Это касается тебя и Виктора.
– А! Вам уже донесли, что он возил меня на самоубийство японца?
– Куда? – удивилась крестная.
– Ладно, проехали…
Крестная встала, подошла к камину и потрогала малахитовые вставки по периметру.
– Твой биологический отец – не Виктор, – сказала она тихо, не поворачиваясь.
– Да ладно!.. – опешила Зойка.
– Виктор женился на твоей матери, когда та уже была беременна.
– А он знал?
– Все было по-честному. Виктор знал.
– А где мой отец?
– Понятия не имею. Пропал где-то. Он был суматошный, странный, молодой. По-моему, он даже не знал о беременности Надежды. Да… – крестная вздохнула. – Теперь твоя очередь. Что сказал узбек?
Зойка посмотрела на старушку с удивлением, тяжело дыша. Та стояла у камина, не поворачиваясь к девочке лицом.
– Какая разница? – рассердилась Зойка. – Что ты пристала с этим Тимуркой? Сказал, что я жаба, крыса, уродина! Вот что он сказал.
Крестная повернулась и посмотрела на нее весело.
– Так и сказал? Ты ничего не путаешь? А мне доложили, что мальчик в кабинете рта не открывал, как и положено ребенку при разговоре взрослых. Говорили его отец и твой.
Зойка всполошилась, бегая глазами.
– Какая разница – открывал, не открывал? Он так подумал! Он такое обо мне подумал: этому существу нет названия – помесь жабы с крысой.
– Допустим, я тебе верю – ты узнала его мысли. Влюблена?
– Нет, но… – Зойка задумалась, теребя пуговицу на пижаме. – Я хочу, чтобы все было правильно. Нет, не то… Просто он очень понравился Иринке, а сам весь вечер не сводил глаз с Маринки, а ведь отец с Абакаром договорились, что это я его невеста, если закончу обучение в тринадцать лет! Непонятно говорю, да?
– Все понятно. –
– Иди к отцу, скажи что я у вас жить буду, – убрала руку крестная.
– Все время? – удивилась Зойка.
– Сейчас поживу с тобой, пока каникулы. Весной опять приеду на лето пожить, а в интернат твой буду приезжать каждые выходные.
– Зачем?.. – обалдела Зойка.
– Будем ездить в Ленинград, ходить по музеям. И на концерты, и в рестораны. У меня, между прочим, неплохое образование в области искусств.
– У меня, между прочим, тоже! – Зойка не выдержала такой наглости – впервые увиденная старушка собирается распоряжаться ее свободным временем. – Прошлым летом мы с сестрами обошли и изучили все музеи Рима. Наглядно!
– Это не то, – авторитетно заявила крестная. – С тобой рядом не было собеседника, который знает ответы на все вопросы. Здесь хорошо кормят?
– Дездемона неплохо готовит. Только рыбу любит.
– Где она держит своего сына, не знаешь?
– В каком-то учреждении, она… – Зойка вздрогнула и с ужасом уставилась на Аду. – А ты откуда знаешь? Ну да – «свой человек в доме»… Но ведь об этом… никто не знает!
– Ты же знаешь. – Старушка постучала себя пальцем по лбу. – Мысли!..
– Ой, только не говори, что ты читаешь мои мысли!
– Нет, такого я не умею, – просто ответила Ада.
– И мне не веришь, да?
– Верю, – серьезно ответила крестная. – Я только что в этом убедилась. Ты читаешь мои мысли. Те, которые я позволяю тебе читать.
– Как это – «позволяю»? – удивилась Зойка.
– Цыплята! – Ада многозначительно подняла указательный палец – хорошо был виден только ноготь из обрезков хлопчатобумажной вязки. – Когда ты рассказывала о Надежде, я представила, как она трогает цыплят в корзинке. Ты тут же выдала воображаемое мною действие за свое воспоминание.
– А что, цыплят не было? – выдохнула с ужасом Зойка, не предполагавшая подобных ловушек: теперь не только чужие мысли, но и чужое воображение придется терпеть!
– Понятия не имею, но точно знаю, чего не было. Она лежала последнюю неделю в коме и скончалась, не приходя в сознание, и не могла с тобой разговаривать. Но допускаю, что чувствовала твое присутствие рядом. А ты чувствовала ее мысли. Ты же не читаешь , ты чувствуешь мысли, так ведь?
– Это какое-то невозможное уродство! – выкрикнула Зойка и закрыла лицо ладонями.
– Ничего подобного. Многие люди чувствуют на расстоянии беду с близкими, угадывают, что случится через минуту. Я вот только думаю… – Ада убрала руки девочки от лица и посмотрела в глаза, обхватив ее забинтованные запястья. – Ты же не позавчера узнала о таких своих возможностях. И если не влюблена, тогда – почему? Почему ты это сделала?
– Потому что выходит – все бессмысленно! – повысила голос Зойка, выдергивая у нее руки. – Что же мне теперь по жизни придется все знать наперед?! Я буду читать мысли всех мужчин, которые мне понравятся, как с этим жить?!
– Действительно, – задумчиво согласилась Ада. – А как у тебя с половым созреванием?
– У меня месячные пришли в прошлом месяце!
– А кричишь зачем? Больная тема? Я подумала, что ведь до этих месячных ты как-то не задумывалась, что будешь делать со своим даром рядом с понравившимся мальчиком.
– Он мне не нравится! Он придурок! И никакой он не потомок Александра Македонского! Женщину-согдианку, на которой женился Александр, и ее тринадцатилетнего сына потом отравили! Но отцу ведь ничего не докажешь…
– Ладно, не с этим, с другими. Ведь ты не задумывалась?
– Ну и что?! – не поняла Зойка.
– А то, что это – всего лишь химия. Твой организм начал вырабатывать новые гормоны, они воздействуют на мозг определенным образом.
– Ну и что… – притихла Зойка.
– Обидно девочке с таким даром идти на поводу у естественных химических реакций организма. Ты же не обижаешься на свою попу с кишечником, когда они выводят плохо пахнущие отходы жизнедеятельности. Ты воспринимаешь это как нечто естественное. Попробуй отнестись таким же образом и к другим особенностям своего организма.
Помолчав, Зойка вскинула на сидящую в кресле старушку глаза, полные слез. Та тут же достала платок не первой свежести и от души высморкалась.
– Не плачь, а то я сама очень слезливая, – сказала она. – Где у вас телевизор? Через час начнется сериал. Хорошо бы еще что-нибудь поесть перед экраном.
Зойка принесла целый поднос еды и села с крестной смотреть сериал. Она ела и смотрела, пока не задремала, прислонившись щекой к коленке Ады.Отец
Виктор Лушко связался с Шурупом и дал ему задание, набрав на экране паспортные данные Парфеновой Аделаиды Львовны, родившейся в 1949-м на Псковщине, проживающей в Санкт-Петербурге по адресу…
Шурупу пришлось повозиться, чтобы получить все имеющееся на Парфенову А.Л. данные. Начал он с простого – подтверждение прописки по регистрационной линии МВД, фотография из паспорта, права собственности и так далее. Потом решил, что проще сделать поиск в архивной базе ФСБ по ее имени, и немного обалдел от обилия информации. Аделаида Львовна оказалась весьма популярной личностью. Она написала методическое пособие по истории Древнего Рима для университета, брошюру по выведению «иглистого клеща у калифорнийских сортов роз», статьи в журнал «Экономика и право» об особенностях развития металлоплавильного дела в России, и в журнал «Охота и собаководство» – об условиях выращивания и натаскивания русских борзых, но!.. Самым примечательным в жизни этой комсомолки, активистки профсоюзного движения, налетавшей на спортивных самолетах более двухсот часов по линии ДОСААФ, были ее дипломы. Первый – ветеринарного техникума, второй – токаря четвертого разряда по металлообработке, третий – исторического факультета Ленинградского университета, четвертый – факультета искусствоведения при Эрмитаже, который готовил экскурсоводов со знанием иностранных языков, пятый – дизайнера-флориста, шестой – за выведение оригинальных сортов роз. Завершали этот список две медали: за первое место в международных соревнованиях по стрельбе из лука и памятная – за участие в Московском международном марафоне мира 1988 года.
Шуруп сделал более двух десятков звонков по телефону – в Рязань, бывшим соседям Аделаиды по коммуналке, в Ленинградский университет, в издательство журнала, участковому врачу. Из проведенной разведывательной работы сложилась такая картина. Аделаида жила одиноко – вдова, без детей. Из ближайших родственников, по слухам, была сестра – двоюродная, троюродная? Возмутительно образованна, но готовить не умеет. Политически грамотна, но партийных пристрастий нет. Неконфликтная, но экономная – все деньги тратит на книги и на путешествия, а что осталось, отдает в зоопарк закрепленному за ней бегемоту. Взаймы не дает, новую одежду покупает крайне редко, да и ту – в секонд-хендах. Проблемы со здоровьем, стандартный набор: радикулит, гипертония и т. д., плюс отсутствие зубов – вставные челюсти.
Получив все эти сведения, Виктор Лушко даже немного оробел, оттого что такую личность занесло в его глушь. Вряд ли спецслужбы стали бы засылать в его гнездо столь яркую персону, их стиль – незаметность и простота легенды. Еще была ниточка, связывающая его вторую жену Надежду и Аделаиду – Ленинградский университет. Надежда его закончила, и именно исторический факультет. В пользу гостьи говорила и запись из Богородского монастыря, в котором крестили Зойку. Имя крестной матери там было записано, и данные паспорта тоже.
В ее одежде и вещах не оказалось микрофонов, зато Дездемона едва не грохнулась в обморок, обнаружив… вшей! Одежонка, отдаленно напоминавшая пальто, платок, когда-то бывший пуховым, шапка неизвестного происхождения, спортивный костюм, войлочные боты, шерстяные носки, нижнее белье и все вещи из ее клетчатой сумки были немедленно вынесены из дома и сожжены Елисеем в газовой топке. Как ни странно, крестная Ада со своими вещами рассталась совершенно равнодушно, но вот обриться наголо отказалась и перчатки никак не отдавала – Дездемона даже заподозрила у нее чесотку. Тогда Елисей принес из своих запасов такие же новые, демонстративно отрезал у всех отделений для пальцев верхнюю часть, и Аделаида показала руки.
Дездемона шесть раз пропылесосила каминную комнату – ковер и кресло. Аделаида просидела больше двух часов в ванне с раствором в волосах, укрытых полиэтиленовым пакетом. Потом надела платок, низко закрыв лоб, пижаму Маринки, белые носки Елисея из козьего пуха, его же перчатки с отрезанными пальцами и пошла спать.
Виктор Филимонович поговорил с Зойкой и убедился, что та совершенно адекватно отвечает на вопросы, ест за двоих, только вот смотрит на него как-то странно, с жалостью, и ждет не дождется, когда же наступит утро, чтобы «крестная быстрей проснулась».