Мадам Икс
Шрифт:
Это невозможно.
Но глаза говорят мне обратное.
Женщина скрыта за его спиной, она почти вне моего поля зрения. Покачала головой. Говорит что-то и снова качает головой. Она выставила руки ладонями вперёд, словно пытаясь защититься от нападения, но я могла бы сказать ей, что она делает это зря. Эти массивные, мощные руки набрасываются со скоростью атакующей змеи. Хватают её за плечи. Притягивают близко, тело к телу. Я вижу, как эти тонкие, выразительные губы шевелятся, говоря что-то. Она качает головой, но не отстраняется. Почему она не отталкивает его?
Потому что он целует её глубоким, яростным и требовательным поцелуем. Даже отсюда я вижу, как её колени слабеют. Всё, что удерживает её в вертикальном положении — это сильные руки, сжимающие ей зад и прижимающие её к твёрдой, накаченной груди. Своими руками она обхватывает его, вцепляется в волосы, обладая им.
Ей позволено прикасаться?
Поцелуй?
Эти губы никогда не целовали меня.
Мои руки ни разу не прикасались к нему.
Что это — ярость внутри меня? Отвращение? Страх? Непонимание? Я всего лишь собственность. Знаю, каково это. Я не хочу, чтоб меня целовали. Только не его губы. Не желаю прикасаться, только не к его телу.
Хочу, чтоб это было истиной, несмотря на семена сомнения.
Она, очевидно, придерживается иных правил.
Это такое же очевидное доминирование, мастерская эрудиция в женской анатомии, умение возбуждать и манипулировать, пока не закрепится право собственности. Я знаю, что всё это слишком хорошо. Она включается, там на тротуаре. Она идёт назад, пока её попка не упирается в переднюю пассажирскую дверь автомобиля. Она тает. Сдаётся. Тротуар заполнен людьми; Нью-Йорк — город, который никогда не спит. Никто не бродит по улицам в одиночестве. Тем не менее, сцена около двери автомобиля является частной, эротической. За широким плечом я вижу, как она открыла рот. Его руки спрятались под её юбкой. Я знаю это прикосновение. Возбуждение, неизбежность кульминации.
Прямо там, на улице.
Наблюдаю, как она кончает. Девушка обмякла в его руках. Проходит мгновение. И потом она осталась одна, упёршись спиной в дверь машины, с задранной юбкой, растрёпанными волосами и в помятой блузке. Сумочка забыта, висит на локте. Задняя со стороны водителя дверь закрывается позади неё. Она испытывает неловкость. Поправляет юбку, затем блузку и ремешок сумочки на плече. Фиксирует волосы.
Делает глубокий вдох.
Отходит.
Хорошо!
Беги!
Продолжай, девочка. Не дай себя соблазнить, не дай себя околдовать.
Три шага, она делает это. А потом, как жена Лота (прим. ред.: «Притча о жене Лота» — Бытие гл. 19. По преданию, только семья Лота должна была спастись от Божьего суда в Содоме, развращенного города, которому был вынесен смертный приговор. По дороге прочь из города им было велено нигде не останавливаться и не оборачиваться, чтобы спасти душу. Прощальный взгляд на город свидетельствовал бы о сочувствии к нему. Однако жена Лота ослушалась наказа, обернулась и превратилась в соляной столб. Ввиду этого, жена Лота названа «неверной» душой), она поворачивается, чтобы оглянуться назад. Однако, в отличие от жены Лота, не превращается в соль. Но также обречена. Её взгляд направлен на всё ещё открытую заднюю пассажирскую дверь. Она не может сопротивляться. Я почти слышу, как он своей песней сирены заманивает её ближе, привлекая к тёмной, голодной и беспощадной пасти.
Ближе, ближе.
И затем, дура, она сгибается и скользит в автомобиль. Я вижу, как рука хватает её, выводит из равновесия, таким образом, она падает вперёд: ноги подгибаются, юбка поднимается и оголяет её ноги, обнажает откровенные чёрные стринги. Она брыкается, стараясь привстать, а руки плетьми обхватывают её зад. Она становится неподвижной, одна его рука так и остаётся на её ягодицах. А другой он тянется и сжимает ручку двери.
Заворожённо наблюдаю, как лицо, которое я слишком хорошо знаю, появляется из тени салона машины, тёмные глаза поднимают свой взгляд и встречаются с моим. Он не улыбается, потому что боги не усмехаются или ухмыляются. Но есть призрак какого-то развлечения или удовлетворения в этих красивых мужских чертах.
Наступает момент, когда я не могу отвернуться и остаться незамеченной.
Всё это было ради моего блага?
Он полностью срежиссировал это, чтобы доказать свою точку зрения?
Я отвернулась, меня тошнит, я могла бы блевануть, но не делаю этого.
***
— Мадам Икс. Как вы сегодня? —твой голос звучит ровно и вежливо, как только ты вошёл и присел на диван.
— Я в порядке, Джонатан, — лгу я, — а как ты?
— Всё нормально, полагаю, — ты пожимаешь плечами, но голос выдаёт еле заметную неуверенность.
— Полагаешь? — спрашиваю я.
Ты проделал долгий путь со времени нашей первой встречи. Ты одна из моих лучших работ.
— Пустяки, — ты взмахнул рукой, посмотрев на мои книжные полки, которые до сих пор пусты, за исключением одной, которую не решаюсь удалить. Нет, я не прочитала её — это мой маленький бунт.
— Где все ваши книги?
Я сочиняю подходящую ложь. Но не могу ничего придумать. Не ожидала, что ты обратишь на это внимание. Пожимаю плечами. Говорю первое, что приходит на ум:
— Убрала их в другое место.
Ты встаёшь. Шагаешь к полке, берёшь книгу, изучая название. Тишина, затем читаешь несколько страниц в середине.
— Это пизд*ц, Икс.
— Ты про то, что я убрала книги?
Ты покачал головой, показывая мне учебник.
— Нет. Это.
Я её не читала, ничего об этом не знаю. Однако не могу не спросить:
— Почему ты так говоришь, Джонатан?
Ты пожимаешь плечами.
— Этот труд. Это социальный эксперимент. Есть учитель и ученик. Учитель задаёт вопросы, и, если есть неправильный ответ, учительница прикасается к ученику машиной с электрическим током. Или что-то типа того.
— Ты сделал такой вывод из того, что только что прочитал?
Ты улыбаешься мне.
— О, нет. Я изучал психологию в колледже, и мы штудировали данную книгу. Это было давно, поэтому я не очень много помню о ней, но помню, ещё тогда подумал, каким провальным был данный эксперимент. Его результаты отложились у меня в голове. Послушание — это социальная составляющая. Это власть одного человека над другим. Это... то, на что мы согласны позволить себе пойти, даже если это вредно для нашего благополучия. Мы не против отдать кому-нибудь власть над нами. Или, наоборот, мы возьмём власть, авторитет, или как это там называется, и будем использовать его, даже если это идёт вразрез с нашей моралью. Это переплетается. Показывает, насколько мы зависим от социальных компонентов, хотя по большому счёту даже не понимаем, что происходит, что мы делаем.