Мадам Икс

Уайлдер Джасинда

Я молчу. Ты сам должен понять для себя некоторые вещи.

— Что я делаю неправильно? Что со мной не так, что он не может просто... просто...

— Джонатан, — ругаю его я.

— Что?

— Хватит ныть и подумай.

Ты смотришь на меня, но, к твоему счастью, не набрасываешься на меня. Вместо этого, ты поднимаешься и идёшь к окну. К моему окну, у которого я стою и смотрю на прохожих внизу, и придумываю для них истории.

— Когда мне было три года, — говоришь ты, твоя фигура царственно стоит у окна: одна рука в кармане, другую ты положил на стекло, наклонил голову и продолжил тихим голосом, — я нарисовал рисунок. Не помню что. Мне было три, это,

наверное, были какие-то каракули, да? Но мне было три года, и я хотел нарисовать картину и подарить её папе. Я вручил её ему, и помню, как был рад, что отец смотрел на меня, что смотрел на мой рисунок. А знаете, что он сделал потом? Взял его, посмотрел на него, на меня, и не улыбнулся или сказал мне, насколько тот был хорош. Он сказал: «Не плохо, Джонатан, но ты можешь сделать лучше. Попробуй снова», — ты делаешь тяжёлый вздох. — Мне бл*ть, было всего три. И это был... это был первый раз. Я вернулся к своему столу со своими маленькими мелками, и помню, как рисовал другую картинку. Гордился этим. Хотел отдать рисунок отцу, чтобы тот сказал мне что это здорово, что ему нравится. Только он уехал, вернулся на работу. И первая картинка, нарисованная мной, оказалась в мусорке. Не скомканная или порванная, просто... Помню, как рисунок засунули в мусорный бак с разорванными конвертами и салфетками, и прочей дребеденью. Помню, что впервые почувствовал себя недостаточно хорошим. И с тех пор, я провёл каждый чёртов день, пытаясь заставить его посмотреть на мои чёртовы картинки и сказать, какие они красивые. Двадцать три года подряд я это делаю.

Я сижу боком на стуле, одна нога перекрещена с другой, смотрю на тебя, стоящего у окна. Жду, когда заговоришь снова, и ты долго молчишь, прежде чем это сделать:

— Он гигант. Не ветряная мельница, а настоящий гигант. И у меня нет шанса убить его, не так ли? Так почему же я стараюсь? Вот что ты спрашиваешь, не так ли? Зачем?

— Нет, не зачем. Это неправильный вопрос.

Я встаю, аккуратно, сзади тебя, мои открытые босоножки от Урсулы Гуччи на высоком каблуке стучат по полу. Я на расстоянии вытянутой руки, достаточно близко, чтобы почувствовать запах твоего одеколона, такой приглушённый, слабый и манящий. Достаточно близко, чтобы понять, насколько ты на самом деле высок, и что я, возможно, выполнила свою работу слишком хорошо.

— Тогда каков правильный вопрос, Икс?

Ты, в свою очередь, разворачиваешься ко мне. Я не отступаю и делаю вид, что не замечаю твой взгляд, скользящий по мне.

— С чем тебе следует бороться? Вот вопрос. Каждый из нас сталкивается с чем-то, разбирается с чем-то. Не так ли? Но нам необходимо выбрать, каких гигантов мы попытаемся убить.

Я лицемерка, потому что не могу выбрать сама. Это было сделано за меня от моего имени, и это само по себе гигант, которого я не могу убить. Но сейчас не обо мне. И я должна казаться мудрой.

Ты понимающе кивнул. Твои глаза смотрят на меня. Я удерживаю твой взгляд и жду. Взгляд на часы сказал бы мне, что урок окончен, но я уже знаю, чувствую это. Осязаю ход времени. Моя жизнь измеряется шагом в один час, и, таким образом, я тонко настроена на ощущение окончания этого отрезка времени. Прошёл час, а ты ещё здесь. Смотришь на меня, будто видишь впервые.

— Икс...

Я повторяю собственные слова:

— Выбери своего гиганта, Джонатан.

Ты тут же отвечаешь мне:

— Думаю, я начну с того, что ты будешь называть меня Джоном.

Твои карие глаза, со светлыми и более тёмными оттенками, останавливаются на мне. Смотришь неплотоядно или уставившись, что ещё хуже — ты наблюдаешь.

— Итак, Джон, — я встречаю твой взгляд, и должна сконцентрироваться на сохранении возведённой стены нейтралитета между нами, — выбери своего гиганта, Джон. Будь мудрым.

Шаг. Даже не шаг, скорее скольжение одной ногой, обутой в остроносые мокасины из итальянской кожи, и мы оказываемся так близко, что между моим телом и твоим даже лист бумаги не проскользнёт, и хотя мы не касаемся друг друга, это запрещённый, украденный момент. Ты не понимаешь, как рискуешь. Риск я беру на себя.

— Что если я выберу сразиться с этой мельницей, Икс? — ты задал этот вопрос намеренным шёпотом, твои руки дергаются в стороны, как будто им неймётся взять меня за талию или лицо.

Я удерживаю свой взгляд и мой голос спокойный, нейтральный. Непосредственные угрозы лучше произносить вполголоса.

— Есть гиганты, Джонатан, а ещё есть титаны.

Я слышу, как раздался звук звонка. Занятие окончено. Динь.

Я вздохнула с облегчением... или это завуалированное разочарование?

ГЛАВА 7

Я не ожидала, что в мою дверь постучат. Но стук раздаётся в субботу в половину восьмого вечера. Как правило, теперь я занимаюсь тем, что представляю себе десятки вымышленных историй. Это всё, что мне остаётся делать. Когда я слышу стук — тук-тук-тук-тук — четыре твёрдых, но вежливых удара, то подпрыгиваю, моргаю и пялюсь на дверь в ожидании, что она загорится или оживёт. Возвращая себе самообладание, я разглаживаю юбку на бёдрах, натягиваю на лицо пустую маску и открываю дверь.

— Лен. Добрый вечер. Что-то случилось?

Широкое обветренное лицо Лена, кажется, вытесано из гранита и выражает такую же гамму эмоций.

— Добрый вечер, Мадам Икс, — через его руку переброшен чёрный чехол для одежды. — Это для вас.

Я забираю чехол.

— Зачем? Я имею в виду, для чего?

— Вы присоединитесь к Мистеру Индиго за ужином сегодня вечером.

Я моргаю и сглатываю.

— Присоединиться к нему за ужином? Где?

— «Рапсодия».

— «Рапсодия»?

Он пожимает плечами.

— Ресторан на крыше здания.

— И я присоединюсь к нему? За ужином?

— Да, мэм.

— В общественном месте?

Лен ещё раз пожимает плечами.

— Не знаю, мэм, — лёгким движением руки он раскрывает толстый чёрный резиновый тактический хронограф. — Мистер Индиго ожидает вас через час, — Лен проходит внутрь, закрывает дверь и опирается на неё спиной. — Я подожду здесь, Мадам Икс. Вам лучше начать собираться.

Я дрожу всем телом. Не понимаю, что это значит и что вообще происходит. Мне никогда не приходилось ужинать вместе с «мистером Индиго». Я ужинаю здесь. Одна. Всегда. Сейчас всё идёт не так, как обычно. Это не норма, не часть шаблона. Основа моей жизни — это осторожный танец с точной хореографией. Отклонения от нормы лишают меня дыхания, стягивают грудную клетку, и заставляют трепетать мои веки. Отклонения не приветствуются.

Ужин в «Рапсодии» с мистером Индиго. Я не знаю, что это значит, это семантически бессмысленно.

Я принимаю душ, хотя уже чистая. Делаю депиляцию и наношу крем. Нижнее бельё — чёрное кружево, французское бикини от «Агент провокатор». Платье великолепно. Тёмно-красное, с высоким воротником, без рукавов, с разрезом по левой стороне почти до бедра, с открытой спиной и ассиметричной подписью «Вотье». Скорее всего, экземпляр с подиума от кутюр. Элегантно, сексуально, драматично. Платье в достаточной мере само заявляет о себе, поэтому я выбираю простые чёрные босоножки на каблуке. Лёгкий макияж глаз и губ, немного румян на скулы.