Мадам Икс
Шрифт:
Ещё один факт, который вроде бы наделён смыслом, но и совершенно лишён его. День рождения?
Девочка с тёмными волосами идёт по противоположной стороне улицы, держась за мамину руку. Слишком далеко, чтобы увидеть что-нибудь ещё. Они знают о своем происхождении. Знают свои семьи. Прошлое. Можно держать маму за руку. Дочерям поют сладкие песни. Возможно, их ждёт папа и муж.
— Икс?
Три буквы, произнесённые так, как человек с более слабым голосом прошептал бы.
— Калеб, — это всё, что мне удаётся ответить.
— Всё в порядке?
— Наверное, — я пожимаю плечами.
— Что означает «нет», я полагаю, — тёплая ладонь ложится на мою
— Почему?
— Что почему?
— Почему мою ДНК анализировали? Почему, скажи мне? Зачем давать мне произвольный день рождения? Зачем приводить меня сюда на ужин? Почему сейчас?
— Это должно было быть...
— Теперь ты дашь мне испанское имя?
Удручающая тишина. Я перебила, сказав вне очереди. В суровых и криминальных романах кто-то сказал бы «люди погибают за меньшее», и с человеком, стоящим позади меня, это может быть правдой. Это кажется возможным; я смотрю вниз на руку на своей талии. Он выглядит способным к насилию, к обеспечению смерти.
— Твоё имя Мадам Икс, — резкий грохот раздаётся у меня в ушах. — Разве ты не помнишь?
— Конечно, помню.
Как можно забыть, когда у человека всего шесть лет воспоминаний, и каждое из них прозрачное, как хрусталь.
— Я привёз тебя в Музей современного искусства на следующий день после того, как тебя выписали из больницы. Весь музей был в твоём распоряжении, а ты всё время провела перед двумя картинами.
— Ван Гог «Звездная ночь», — говорю я.
— И портрет Джона Сингера Сарджента «Мадам Икс», — другая рука прикасается к моему бедру. Он притягивает меня назад, прижимая к твёрдой груди. — Я не знал, как тебя называть. Перепробовал все имена, которые мог придумать, а ты просто качала головой. Ты не отзывалась. Не могла, я думаю. Пришлось катать тебя в коляске, помнишь? Ты тогда ещё не научилась заново ходить. Но указала на картину Сарджента. Так что я остановился, а ты просто смотрела и смотрела на неё.
— Я смотрела на выражение её лица. Оно видится пустым на первый взгляд. Она стоит в профиль, и кажется трудным сказать, о чём думает. Но если присмотреться, можно увидеть что-то ещё. Под поверхностью. И изгиб её руки. Он выглядит сильным. Она такая нежная, но... эта рука, касающаяся стола... сильная. Я чувствовала себя слабой, такой беспомощной. Поэтому увидеть такую изящную и в тоже время сильную женщину... Это просто... как будто она говорила со мной. Успокаивала меня. Обнадёживала, что я тоже могу быть сильной.
— Ты такая и есть.
— Иногда.
— Когда это необходимо.
— Но не сейчас.
— Почему? — дыхание с примесью вина слетает с его губ на моё ухо.
— Так много нужно переосмыслить. Я не знаю, что думать, Калеб.
— Ты разберёшься, — зубы прикусывают мою мочку уха. Я дрожу, наклоняя голову, закрываю глаза и ненавижу свою слабость, свою непроизвольную химическую реакцию. — Пойдём. Ещё один сюрприз ждёт тебя в твоей комнате.
Я вовсе не была уверена, что внутри у меня ещё осталось место для сюрприза, но позволяю увести себя от окна с завораживающим видом на город. К лифту. Ключ, появившийся из кармана брюк, переключает указатель на цифру тринадцать. Спуск в полной тишине, в которой моё сердцебиение, безусловно, слышно.
Войдя в гостиную, первое, что я замечаю — мои книги стоят на полке. Сердце запрыгало от надежды, я поворачиваюсь и вижу, что моя библиотека открыта. Мне разрешают покинуть сильные объятия и побродить по моей библиотеке. Провожу руками по корешкам моих дорогих друзей, моих книг. Мой взгляд падает на названия: "Кузница Бога", "Шерсть", "Я знаю, почему поёт птица в клетке", "Лолита", "Дыхание, зрение, память", "Краткая история времени", "Влияние: Наука и практика", "Американские боги"... куда бы я ни посмотрела, везде стоят книги, которые научили меня чему-то бесценному. Я могу расплакаться от радости, что мою библиотеку вернули обратно.
Поворачиваюсь и позволяю появиться слезам — эмоции благодарности.
— Спасибо, Калеб.
Каким-то образом расстояние между дверным проёмом и центром комнаты преодолевается незримо, молча, и его большой палец стирает влагу на моей щеке.
— Я думаю, ты выучила свой урок, не так ли?
— Да, Калеб.
Глубокое затяжное дыхание расширяет его сильную, мощную грудь, глаза рассматривают мою фигуру, в них можно увидеть нетерпение, голод и восхищение. «Моей испанской красавице. Моей Икс». Записка с этими словами прикреплена к посылке, которую мне доставили. Должно быть вино, отодвигает в сторону часть гранитной стены, скрывающей все эмоции, которые роятся за этими глазами, что всегда казались мне эквивалентом окуляра «морем винного цвета» Гомера.
— Калеб.
Что ещё мне сказать? Ничего.
— Посмотри на витрину, — его слова содержат нить удовлетворения. Новый фолиант в чехле. «Ночь нежна» Фрэнсис Скотт Фицджеральд. — Это первое издание, оригинальная версия тысяча девятьсот тридцать четвёртого года с флэшбэками.
И белые перчатки, конечно. Я открываю чехол, надеваю перчатки, окаменевшими руками вынимаю книгу, прерывисто вздыхая. Надпись Фицджеральда собственной рукой «От человека, который хотел бы оказаться в тысяча девятьсот семнадцатом году, двадцатого века», раздражительным круглым почерком: буква Ф в имени Фрэнсис написана с завитушками, двойные чёрточки у букв Т в имени Скотт, пересекающиеся и воздушные петли во второй Ф, с который начинается фамилия Фицджеральд.
— Калеб, это... это невероятно. Спасибо огромное.
— Это твой день рождения, а дни рождения подразумевают подарки.
— Это чудесный подарок, Калеб. Я буду беречь её, — я поднимаю глаза и вижу, что время на любование моим подарком окончено. Сейчас.
Наступило время показать свою признательность.
С некоторыми вещами нельзя торопиться.
Этой ночью ненасытность проявляется в форме медленного освобождения моего тела от одежды. Платье расстёгнуто и спущено вниз, чтобы иметь возможность снять моё нижнее бельё. Его ноздри подрагивают, веки становятся тяжёлыми, а руки касаются доказательства моей «испанской красоты», после чего бельё снимается и отбрасывается в сторону.
Обнаженная я жду.
— Раздень меня, Икс.
Открыть это тело всё равно, что открыть скульптуру Микеланджело. Исследование мужского совершенства, сделанного из сурового мрамора. Мои руки трудятся, а глаза пожирают его. Моё сердце сопротивляется, переворачивается, стучит, как молоток по наковальне. Точнее, в моей груди. Боже, моё тело. Оно понимает то, чего моё метафизическое сердце и головной мозг понять не могут: Калеб Индиго был создан художником с единственной целью — восхищать женщин.