Маг. Биография Пауло Коэльо
Шрифт:
— Я буду голосовать за Коэльо. С ним можно сварить кашу.
На жаргоне «бессмертных» это выражение применялось к тем потенциальным членам академии, которые способны были обеспечить ей не только новый престиж, но и вполне материальные блага. С этой точки зрения автор «Алхимика» представлялся исключительным «кашеваром». Помимо своего бесспорного международного признания, что ясно доказывалось беспрецедентным интересом мировой прессы к событиям в Малом Трианоне, Пауло Коэльо имел шанс смягчить каменные сердца академиков еще и тем, что был бездетен, а стало быть, вполне мог в завещании отписать изрядную часть своего миллионного состояния Академии — так поступали в прошлом другие члены академии. Пауло же, не подозревая, что на достаток, стоивший ему стольких трудов, энергии и усилий, устремлены алчные глаза академиков, за три недели до выборов прилетел наконец в Рио-де-Жанейро. И вопреки «Книге перемен», ничего хорошего там не обнаружил. В его отсутствие конкурент сильно преуспел в предвыборной борьбе, и даже
Не стоило большого труда определить, что ударные части Элио Жагуарибе получают массированную огневую поддержку не из Академии, а из некоего бункера, находящегося в Бразилиа, в 1200 км от Рио-де-Жанейро. А если точнее — из-за тонких бетонных арок дворца Итамарати, где помещается Министерство иностранных дел, которое возглавлял Селсо Лафер. С Жагуарибе его связывали и личные, и профессиональные отношения, ибо с апреля по октябрь 1992 года оба входили в последнее правительство президента Фернандо Коллора. Согласно тому, что разузнал Пауло и что стало потом достоянием гласности, министр активно собирал голоса в поддержку своего коллеги, предлагая взамен путешествия, угощение и медали. «Полагаю, большая часть академиков была обработана им, — заявлял Пауло в интервью журналу „Исто-Э“, — по крайней мере, трое прямо сообщили мне об этом: Арналдо Нискиер, Маркос Алмир Мадейра и Карлос Эйтор Кони». Взбешенный тем, что он назвал «непропорциональным вмешательством», Коэльо не упустил возможность подпустить министру шпильку:
— Когда за границей приходится защищать Бразилию от обвинений в том, что у нас горят амазонские джунгли, убивают детей и используется рабский труд, это делаю я, а не тот, кому подобное положено по должности.
Люди, следившие за деятельностью Пауло, знали, что это — не пустые слова и не предвыборная фанфаронада. Но лишь несколько лет спустя, после Давоса-2008, станет широко известно: когда английский маэстро Бенджамин Зандер, руководитель Бостонского филармонического оркестра, позволил себе неуважительное высказывание по адресу бразильянок, Пауло вскочил с криком: «Я — бразилец, и меня оскорбляет ваше замечание! Это ложь! Бразильянки так себя не ведут!» — чем вынудил неудачно пошутившего дирижера публично извиниться.
Вечером 25 июля журналистов, фотографов и телерепортеров, толпившихся у подъезда дома на проспекте Атлантике, пригласили подняться на девятый этаж и бокалом французского шампанского отпраздновать радостное событие в жизни хозяина — он только что 22-мя голосами против 15-ти, поданных за Жагуарибе, был избран членом Бразильской академии литературы. Его соперник, если верить заявлению для прессы, не смирился со своим поражением, оправдывая участие в своей избирательной кампании министра иностранных дел («Лафер — мой давний друг с еще юношеских лет и он в самом деле звонил тем, кто не собирался голосовать за меня») и рассуждая о результатах выборов, не выказал джентльменского умения проигрывать: «С избранием Пауло Коэльо Бразильская академия литературы увенчала себя маркетинговым успехом, — неприязненно процедил он. — Его достоинства сводятся к умению продавать свои книги». На вопрос журналиста о том, собирается ли Жагуарибе вновь выдвигать свою кандидатуру, тот ответил так «Академия меня больше не интересует». Впрочем, спустя три года, когда шок прошел, прошел в академики и он, заняв кресло, принадлежавшее экономисту Селсо Фуртадо. А еще через год стал «бессмертным» и министр Лафер.
С новыми коллегами по синклиту «бессмертных»
В зале сидят мать Кристины, Паула Ойтисика, и Педро Кейма Коэльо, отец писателя
Если кто-либо из академиков голосовал за Пауло Коэльо в надежде «сварить кашу», ему пришлось испить горькую чашу разочарования. Прежде всего потому, что ослепительный блеск международной известности, которую сулило дому Машадо де Ассиза появление Коэльо, не вспыхнул ни разу по весьма простой причине: главный герой там практически не появлялся. Из двухсот сессий, прошедших в БАЛ со дня его избрания, Пауло посетил шесть, что позволяет выдвинуть рискованную гипотезу: уж не стал ли он исповедовать философию абсентеизма? Не менее жестоко разочаровались и те, кто уповал, что часть гонораров, выплачиваемых автору в полутораста странах мира, осядет и в кассе Академии. В завещании Коэльо, трижды обновлявшемся после избрания, о Бразильской академии литературы даже не упоминается.
Во время своего «медового месяца», в упоении от победы, о котором в американском журнале «Ньюсуик» говорилось, что «впервые представитель бразильской поп-культуры шагнул за порог учреждения, вот уже 105 лет свято блюдущего чистоту португальского языка и возвышенную изысканность интеллектуального вкуса», Пауло готовил торжественную речь, как и само торжество, назначенное на 28 октября. Он решил лично отправиться в Бразилиа, чтобы вручить президенту страны Фернандо
Через несколько дней на торжественной церемонии вступления в состав членов Академии «бессмертные» были в парадных мундирах — темно-зеленых, расшитых на груди и по обшлагам золотыми пальмовыми ветвями. Мундир дополнялся треугольной бархатной шляпой с белым плюмажем и позолоченной шпагой на боку. Как предписывает традиция, все это великолепие, стоившее 26 250 долларов, оплачивала префектура того города, где родился новый академик — в данном случае, Рио-де-Жанейро. Среди нескольких сотен гостей можно было заметить издателей Коэльо — Роберто Фейта и Пауло Рокко. Предупредительность, с которой они общались друг с другом, не давала возможности вообразить, какая совсем уже скоро поднимется буря — хотя именно в тот день и был посеян ветер.
Эпизод в столичном аэропорту на самом деле переполнил чашу давно уже копившихся сомнений и тревоги. Нечто подобное произошло и за несколько месяцев до этого, когда литературный агент Пауло — Моника Антунес, проводившая в Бразилии отпуск, решила вместе с мужем предпринять путешествие по маршруту Рио-де-Жанейро — Натал (штат Рио-Гранде-до-Норте). Она заметила, что ни в одном из книжных магазинов 600-тысячного в ту пору города, столицы штата, она не нашла произведений Коэльо. Их не было даже в международном аэропорту. У автора, впрочем, нашлись иные, совсем уже веские причины для беспокойства. По его подсчетам, за период с 1996-го по 2000 год (когда «Пятую гору», «Веронику» и «Сеньориту Прим» выпускало издательство «Обжетива») он потерял не менее 100 тысяч читателей, причем судить следовало по продажам не блокбастера «Алхимик», а «Рио-Пьедра», последней книги, выпущенной Рокко перед тем, как права перешли к издательству «Обжетива». Соблазн немедленно оставить Роберто Фейта и вернуться к Рокко был велик, однако имелась некая дополнительная сложность. Рукопись последней книги Пауло «Одиннадцать минут» уже находилась в руках Фейта, более того — он даже предложил кое-какие незначительные поправки и изменения, которые автор согласился принять.
Подобно тому, как уже много раз случалось в жизни Коэльо, последнее слово осталось за «Книгой перемен». За четыре дня до торжества в Академии Пауло сформулировал два вопроса: «Что будет, если я издам свою следующую книгу „Одиннадцать минут“ в „Обжетиве“»? и «Что будет, если я издам свою следующую книгу „Одиннадцать минут“ и все предшествующие ей у Рокко?» Три монетки, брошенные на столешницу, дали ответ, далекий от конкретной определенности вопроса:
Превосходство малого. Успех. Малое может быть сделано, большое делаться не должно. Советую пребывать внизу. Крупная удача.
Прочитав такое, большинство остались бы в недоумении, однако для Пауло Коэльо все было предельно ясно: после семи лет и четырех книг пришла пора бросить «обжетиву» и вернуться к Рокко. Роберто Фейт, сильно раздосадованный намерением автора уйти и, более того — забрать подготовленную к печати книгу, согласился отдать оригинал «Одиннадцати минут» лишь при том условии, что «Обжетива» возместит ему производственные расходы. Пауло расценил это как угрозу и обнажил меч — заключил договор с крупной юридической компанией и приготовился к долгой и мучительной тяжбе, столь характерной для «правосудия по-бразильски». Решение было принято, он сообщил, что возвращается в издательство Рокко, которое выпустит «Одиннадцать минут» в первые месяцы 2003 года, — и улетел с Кристиной в Тарб, оставив бразильский книжный мир полниться самыми невероятными слухами. Одни газеты уверяли, что он покинул «обжетиву», приревновав якобы к тому, что «основным и главным» там с некоторых пор сделался не он, а Луис Фернандо Вериссимо, писатель из штата Рио-Гранде-до-Сул. Другие — что польстился на 300 тысяч долларов, предложенные ему Рокко, если вернется. Страсти стали остывать лишь после того, как Кристина на ежедневной прогулке с мужем в предгорьях Пиренеев посоветовала ему пойти с Фейтом на мировую: «Похоже, что в драку лезешь ты, а не он! Ради чего? И почему?» — вопрошала она и предлагала сделать все возможное, чтобы найти разумный компромисс. Пауло, хоть и сопротивлялся до последнего, в конце концов все же уступил. Остановился перед Распятием и попросил Господа изгнать злобу из своего сердца. После переговоров, которые вели посредники на протяжении нескольких недель, владелец «Обжетивы» вернул не только рукопись «Одиннадцати минут», но и те четыре названия, что оставались за ним и теперь подлежали передаче Рокко. И уперся лишь в одном пункте — запретил использовать свою редакторскую правку в изданиях Рокко и за границей — и это заставило Монику Антунес на время забрать оригинал, над которым уже работали переводчики в разных странах. Профессиональные вопросы были улажены, но Пауло и Фейт больше друг с другом не разговаривали.