Магистериум морум
Шрифт:
Ангелуса Борна занимало теперь в мире людей всё – философия, минералы, наблюдения за растениями, животными, звёздами. Вот только Аро… Он так мечтает о путешествиях, но в праве ли отец рисковать его спокойствием и будущим в Аду?
Сын имеет уже свои взгляды на мироздание, ведь он вырос рядом с отцом, больше озабоченным чтением и исследованиями, нежели придворной суетой: не только облечённые властью не благоволили к Борну, он и сам сторонился околотронной возни.
Но была и иная сторона правды, исходя из которой Борны являлись высшими демонами, способными жить в более глубоких
Потому не только по прихоти отца, но и по причине тяготеющего над семьёй проклятия, юный инкуб с детства лишён был общения с малыми и незрелыми, как ему хотелось бы, наверное. Он не бултыхался сутки напролёт в вонючих гейзерных озёрах, не носился над магмой на летучих камнях, не мечтал об ароматном дыме преющих в адских кухнях душ, а всё время проводил в пещере, изучая и анализируя. И вопросы его становились оттого всё острее.
– А мы? – переспросил он настойчиво.
– Мы? – чуть усмехнулся Ангелус Борн, обернувшись и задумчиво глядя на сына, сидящего прямо и ровно, так уж заведено у демонов, немногое знающих об усталости тела. – Мы – слишком праздны и глупы, чтобы заглядывать в себя, Аро. Мы живём мучительно долго. Мы обеспечены многими умениями и силами уже по праву рождения. Это не способствует развитию наук. Науки – удел слабых. Так принято считать у нас, в Аду. А слабые людишки тем временем исследуют и изменяют мир...
Глаза Борна затуманились красноватой дымкой. Он завидовал этим странным существам, таким неожиданно сильным в своей слабости.
– А как именно слабы люди? – Аро перевернул страницу тяжёлой книги, украденной сегодня отцом из мира людей. Он с любопытством потрогал чуть выпуклые гравюры с маленькими фигурками. – Как муравьи?
Ангелус Борн рассмеялся: адские муравьи показались бы двуногим свирепыми огнедышащими бронированными хищниками.
– Нет, Аро. Люди гораздо слабее самых слабых из порождений Ада.
– А чем же тогда они питаются? Средоточием огня? Так же, как мы – душами?
Борн удивлённо уставился на сына. Ангелус часто любовался им. Не так, как отцы любуются обычно своими детьми, прикидывая, можно ли извлечь из них выгоду или наслаждение. Он просто любил наблюдать за Аро, радоваться его успехам в чтении и письме. Но теперь он был почти потрясён его детской прозорливостью. Они не изучали с ним так глубоко мир людей – его устройство и законы, но сын проник вдруг в самую суть.
Борн предощутил сейчас, что перед ним – будущий великий правитель Ада. Или… такой же изгой, проклятый, как и его отец!
А что если удивительную прозорливость мальчика обуславливала именно власть проклятия, нависшая над Борнами? Ведь говорят же, что главный наш учитель – страдания. И Аро страдал с раннего детства, сочувствуя отцу, которого не принимали в тронном зале Первого круга Ада, где была сосредоточенна вся светская жизнь, какая только и могла идти на задворках этого пограничного с двуногими мира. Такого никчёмного, что здесь даже не особенно преследовали за страшные в более глубоких слоях пороки – симпатии к тем же книгам, например. Борн слыхал, что даже правитель Первого круга Ада был замечен в чтении человеческих книг!
– Папа? – переспросил Аро.
Борн вздрогнул, спохватившись, что подросток уже, может быть, способен читать плохо прикрытые мысли. Ему следовало внимательнее относиться теперь к потокам слов и образов. Жизнь в Аду была опасна не раскалённой лавой, но политикой и кознями родни. Чем ближе – тем страшнее, ибо конкурировали они за одно и то же место у огня. И не нужно было Аро даже знать пока, что правители Ада не только не безгрешны, но и нисколько не выше по рождению самих Борнов.
– Что ты, Аро, люди слабы… – начал Ангелус и осёкся.
Он не мог врать сыну.
Да, по официальному мнению, укоренившемуся в Аду, мягкотелые человечки были всего лишь горшками для выращивания душ на прокормление сущих. Но были ли они так беспомощны на самом деле? Имелись ведь у них и маги, способные, не выпить, конечно, но использовать для продления собственной жизни адское средоточие огня бессмертных демонов. Получалось, что не в прямом смысле, но душами-то людишки всё-таки питались!
Борн не удержался и расплылся в улыбке. Это было мучительно больно, видеть возможную судьбу сына, говорящего запросто такие ужасные вещи, но и радостно. Аро был мал и наивен, девяносто лет для демона – даже подросток-то – едва-едва, но проницательность он явно унаследовал от отца!
– Это сложный вопрос, – начал Борн медленно. – Слабость тела – не абсолютная категория. Физически, и это проверено многократно, человек не в состоянии противостоять мыслящему созданию Ада. Но любое сущее состоит из трёх тел – мягкого тела, тела души и тела воли. Мягкое тело людей слабо неимоверно, душа – уязвима и вкусна, но уже хитра и изворотлива. И не каждому демону удаётся легко расщёлкнуть её скользкую оболочку и выпить содержимое. А воля… Воля людей – крепка и свирепа!
– Воля – что это? – удивился Аро, даже привстав на жёстком базальтовом сидении.
Камни для тронов добывались в Аду в особых местах. Пещеры состояли чаще из хрупкого вулканического туфа, он не годился для тронов практически вечным.
– Это то, что заставляет тебя настаивать на своём, – пояснил Ангелус. – Помнишь себя пятьдесят лет назад? Не плакать, когда в игру не берут сверстники, бултыхающиеся в лаве. Помнишь?
Аро кивнул. Да, адская мелюзга, шустрая, едва умеющая выкрикнуть десяток слов, доставляла ему когда-то много обид, дразня сыном проклятого… Они сами были ещё ничьи дети, и вот, поди ж ты!
Маленькому инкубу тоже хотелось беспечно плескаться в лаве. И отец не препятствовал. Он приносил мальчика на берег по первой же просьбе. Пока эти просьбы не иссякли.
– Когда дети играют вместе, – продолжал Ангелус Борн, – ими движет коллективная воля, и они сильнее сущего-одиночки. Юному демону редко удаётся выжить только собой. Мы здесь, в Аду, как мириады тонких нитей, где каждая, свившись с другой, может придать ей часть силы. А вот воля самого слабого человечка – свободна и независима. Она, наверное, посильнее, чем воля тех, кто правит у нас. Ибо она закалена слабостью и страданиями.