Magnum Opus
Шрифт:
– О, Лера, а ты чего тут делаешь? – Лилия Михайловна вошла в ординаторскую, стянула хирургическую шапочку и устало опустилась на диван.
– Лилия Михайловна, мне нужна ваша помощь. Пойдемте, посмотрим пациентку?
Пятна покрывали уже и руки, и лицо Инны. Я передала ещё несколько назначений медсестре, и она побежала в процедурный кабинет за препаратами. Лилия Михайловна тяжело вздохнула и проговорила:
– Да, ты права, Лера. Это синдром Лайелла. Одна из самых тяжелых аллергических реакций на лекарства. Что она получала?
Я назвала
– Отменила?
Я кивнула.
– Да, – протянула заведующая. – Редкая болячка, но гадкая. Третий раз в жизни такое вижу. Вызывай на консультацию реаниматолога.
– Встретил вчера в приёмнике барышню – красотка, ну просто обворожительная! Пригласил её провести вместе вечер, а она мне знаешь, что в ответ? Практически послала меня! Вежливо, правда, корректно, но отшила! Послала меня! Меня – Романа Нестерова! – громким шепотом изливал мне душу коллега и по совместительству мой хороший друг.
Утренняя пятиминутка шла своим чередом. Актовый зал был полон докторов. Начмед больницы слушал доклад одного из дежурантов отделения, а я слушал откровения Романа Олеговича – тоже своего рода начмеда, но немного в другой сфере. Роман давно прослыл бабником в больнице. Но статуса своего он не стыдился. Напротив, гордился им. Семейными узами себя связывать не спешил, барышням своим ничего не обещал, но и не обижал никогда. Не обходилось, конечно, без скандалов. Они были редки, и Роман Олегович умело их гасил.
И тут выясняется, что накануне отфутболили уже его! Я едва не расхохотался в голос. Начмед грозно на меня зыркнул. Я выставил ладонь вперед: мол, молчу-молчу! Роман тоже затих, и мы попробовали вникнуть в речь докладчика.
Оказалось, что к нам в реанимацию этой ночью перевели пациентку из гинекологии с синдромом Лайелла. Её состояние резко ухудшилось буквально за одну ночь. Из студенчества я помнил, что это тяжелая аллергическая реакция на какой-либо лекарственный препарат, чаще антибиотик. С человека слезала вся кожа, как при солнечном ожоге. Буквально вся. Лицо, руки, ноги, туловище… Отторгающийся эпителий необходимо было снять, открытые раны обработать и перевязать. Предстояла весьма трудоёмкая операция.
После того, как освободился, я написал протокол операции и решил сходить в реанимацию, навестить пациентку. Несмотря на то, что прошло всего около часа. У палаты ОРИТ я застал доктора, кажется, из гинекологии, и посетителя. Это был мужчина примерно моих лет, щёгольски одетый. Брюки, рубашка аляповатой расцветки, пиджачок. И поверх всего этого великолепия накинут белый халат. Мужчина встревоженно смотрел на пациентку сквозь стеклянную перегородку, отделяющую палату от поста дежурной медсестры, а доктор объясняла ему ситуацию:
– Её состояние крайне тяжелое. Спасибо за перевязочный материал, который ты принес.
Мужчина кивнул, затем помолчал немного и спросил, с трудом выдавливая из себя слова:
– Какой она
– В смысле?
– Какие могут остаться последствия от ран? – он неуклюже махнул рукой в сторону койки, на которой лежала пациентка.
Меня передернуло. Очевидно, он не понимает.
– Женя, ты не о том думаешь, – ответила гинеколог. – Её жизнь под угрозой. Если в рану попадёт хоть один микроб и разовьётся сепсис, то Инна умрёт.
Руки доктора мелко подрагивали. Она схватила мужчину за рукав и пытливо всмотрелась в его лицо:
– Женя, мы ей очень нужны.
Посетитель отцепил её руку и вышел в коридор.
– Женя! – она развернулась и направилась за ним. Увидев меня, поняв, что я был невольным свидетелем разговора, сухо бросила, – простите, – и хлопнула дверью.
Такое у нас обычно не практикуется. Родных в реанимацию мы не пускаем. Я хотел сделать им замечание, но не смог. Каким-то шестым чувством уловил, что сделаю только хуже. А от того, что на моих глазах разворачивалась настоящая человеческая трагедия, становилось по-настоящему жутко.
Я пытался абстрагироваться от всего, что меня окружало в больнице – переживаний, страданий… Нужно было воспринимать работу как просто работу. Эмоции – в сторону. Но сегодняшняя пациентка не смогла оставить меня равнодушным. Молодая совсем – 29 лет всего. Возникло острое желание напиться.
В ординаторской был один Роман. Он сидел за своим столом и задумчиво смотрел в окно. Увидев меня, он спросил:
– Домой?
– Да, а ты?
– Дежурю сегодня.
Я зашел в каморку, которую наши дамы из отделения красиво называли «гардеробной» (на деле же – чулан чуланом), и начал переодеваться в «гражданское». Из-за приоткрытой двери послышался голос друга:
– Я всё не могу выбросить из головы эту женщину…
– Которая тебя отшила? – хохотнул я.
– Это она и есть, Коля.
– Кто – она? – я высунулся наружу и посмотрел на приятеля.
– Наша пациентка с синдромом Лайелла и есть та красотка из приёмника, которая меня отшила.
Пристраивая хирургический костюм на плечики, я слушал друга и диву давался. Роман всегда к происходящему в отделении относился с изрядной долей пофигизма. Границ не переходил, только и близко к сердцу ничего не принимал. Может и переживал по поводу тяжелых пациентов, но ни с кем это не обсуждал, даже со мной. А тут такое…
– Ну, сходи к ней вечером. Так и так дневники наблюдения писать.
– К ней… – эхом повторил приятель. – Её зовут Инна.
Она сидела на лавочке в больничном дворе. Доктор из гинекологии. Я случайно её увидел, а так мог бы и мимо пройти. Остановился, она даже не заметила меня. Смотрела прямо перед собой невидящим взглядом.
– Присяду?
Она равнодушно пожала плечами, а я опустился рядом. Она выглядела усталой.
– Я не могу уйти, – она перевела на меня взгляд, полный боли. – Прекрасно понимаю, что надо сходить домой, поспать, отдохнуть. Но она моя близкая подруга, и я не могу её оставить.