Magnum Opus
Шрифт:
и, думаю, даже флейтисткой…
Я посмотрел на приятеля тяжелым взглядом, и Роман посерьёзнел, поняв, что шутка не уместна.
– И что, так здорово играла? – сочувственно проговорил друг.
– Она играла гениально.
– О, брааат… Знаешь что? Напиши в интернет, на какой-нибудь городской портал или в группу нашего города в соцсети. Так, мол, и так. Ищу девушку, которая играла на рояле… Кстати, где она играла?
– Да мы с Димкой в торговом центре смартфон ему покупали, там и услышал.
– Ого! Смартфон? Большой
– Не спрашивай. Это отдельная история, – отмахнулся я с досадой.
– Поди, опять скандал устроила? «Разбалуешь ребенка!!!..» – Нестеров очень похоже изобразил мою бывшую супругу.
– Ну её нафиг… А за идею с интернетом и соцсетью – спасибо.
И я тут же уселся за компьютер, чтобы по горячим следам написать объявление.
Ближе к обеду я немного разгребла дела. Прооперировала двух плановых пациенток, оформила истории болезни и выписки, сделала перевязки. Хотела хлебнуть кофе и сходить к Инне. На посту весело щебетала стайка медсестричек. Моего приближения не заметили. Бездельницы.
– Девочки!
Сотрудницы вздрогнули и постарались принять серьёзный вид. Одна из медсестёр поспешно убрала в карман смартфон.
– Заняться нечем?
– Валерия Павловна. Да мы просто объявление одно нашли в интернете интересное… Такое романтичное… А вы зарегистрированы «В контакте»?
– Рита, у тебя Скворцова в пятой палате «капается». Ты помнишь?
– Ой, девочки! – всплеснула руками та. – Всё, я побежала!
Я покачала головой, посмотрела на время, через пятнадцать минут должен был подойти Женя, и направилась в реанимацию. В состоянии Инны изменений не было. «Стабильно тяжёлое» – значилось в дневнике наблюдения. Подруга была подключена к аппарату ИВЛ, находилась под седацией. Перевязка предстояла завтра. Я смотрела сквозь стекло на покрытое бинтами тело столь дорогого мне человека и поверить не могла, что с Инной это произошло.
Она была очень счастлива последние недели. Женя сделал ей предложение, и вовсю шла подготовка к свадьбе. Инна хвасталась, как будущий муж ласков и нежен с ней, предупреждает любое её желание. Я близко Женю не знала, но очень хотела верить, что у Инны с ним всё сложится.
От тревожных дум меня оторвал телефонный звонок.
– Реанимация, – ответила дежурная медсестра и выслушала сообщение на том конце провода. – К Филимоновой? – она подняла глаза на меня. Я кивнула. – Пусть проходит.
Через некоторое время в отделение поднялся Женя.
– Как она?
– Без изменений.
Он молчал довольно долго, а потом отвел меня в сторону, посадил на кушетку у стены:
– Лера, ты должна меня понять, – Женя обхватил голову руками, тяжело выдохнул и продолжил. – Я не могу тут оставаться.
– Ну, хорошо. Придёшь завтра, послезавтра… – быстро проговорила я, но он меня оборвал.
– Я не про то! – он хлопнул ладонями по коленям и отвел взгляд. – Лера, я больше не приду.
Я уставилась на него, не осознавая, что он только что произнес. Сейчас он скажет, что уезжает в командировку или куда-нибудь ещё. Видимо, я всё не так поняла.
– Я не могу видеть всё это. Бинты, перевязки, вечно пикающая аппаратура, запах этот больничный. А главное – Инна. Она ведь больше никогда не станет прежней. Эта болезнь обезобразит её. Она себя возненавидит, она жизнь после этого возненавидит. Я не смогу с ней быть.
Удивляясь, насколько иногда любовь может быть слепа, я вглядывалась в лицо этого урода и не понимала, как можно было так поступить? А как же «и в горе, и в радости»? А как же «пока смерть не разлучит нас»? Только клятвы произнесены ещё не были. Возможно, это и к лучшему.
– Ответь что-нибудь, – глухо попросил он.
Я сжала кисти в кулаки, с трудом сдерживаясь, чтобы не выцарапать ему глаза, но ответить так и не смогла. Женя встал и поправил пиджак:
– Передай Инне, что мне очень жаль.
А у меня в голове билась мысль – как сказать подруге, что в самый тяжелый период жизни её бросил любимый человек? А сказать надо будет, потому что она очнётся. Обязательно очнётся.
Я пытался себе ответить, почему найти пианистку для меня так важно? Ведь десятки, сотни девушек оканчивают музыкальную школу. Играть на музыкальном инструменте – это не какая-то там сверхспособность. Было бы желание и старание. Но в ней было что-то такое… Благородное, будто не из нашего века.
На объявление пока никто не откликался. Только несколько не особо обремененных комплексами и интеллектом женщин предлагали взамен пианистки себя. Мол, они «сыграют на струнах моей души так, что я буду помнить этот концерт очень долго». Ну, уж нет, дорогие мои. Год назад, может, полгода, я бы воспользовался, но не сегодня. Вы и рядом не стояли с этой девушкой.
В музыкальную школу я пошел по настоянию родителей. Оно и понятно. Кто в семь лет может сказать, чего он хочет? Вот и я не знал. Правда, учиться мне понравилось. Я с увлечением записывал мудрёные знаки в нотную тетрадь, мне нравилось думать, что это секретный шпионский шифр. С интересом я слушал биографии великих композиторов. А фортепиано стало самым увлекательным, что произошло со мной в жизни. В четвертом классе, правда, был короткий период своего рода «кризиса». Я поддался влиянию компании друзей, подбивавших меня бросить это «непацанское занятие». Но потом у меня хватило ума доучиться и получить диплом.
Музыка стала для меня настоящей отдушиной. В самые трудные и самые счастливые моменты жизни достаточно было поднять тяжелую лакированную крышку и коснуться пальцами клавиш. Музыка исцеляла, воскрешала. Но с тех пор, как я съехал от родителей, можно было по пальцам пересчитать, сколько раз я играл. Ольга была категорически против инструмента дома. «Только место будет занимать», – говорила она. А у меня не было ни сил, ни настроения спорить. Я затыкал уши наушниками и погружался в бессмертную классику. Чаще всего это были Моцарт или Гайдн.