Макамы
Шрифт:
— Не позднее!
Когда улыбнулись уста рассвета и расправились крылья света, устремились к нему мужчины толпой и женщины двинулись гурьбой. Они сказали:
— Мы хотим, чтобы ты его исцелил, наконец слово с делом соединил.
Александриец сказал:
— Пойдемте к нему.
Он талисман с умершего снял, тюрбан размотал и сказал:
— Положите его вниз лицом! — И они положили.
Затем он приказал:
— Распрямите его и поставьте на ноги! — И они его распрямили и поставили.
Наконец он сказал:
— Отпустите руки! — И тогда мертвец, не сгибаясь, упал.
Александриец воскликнул:
— Фу! Ведь он мертв! Как же я его оживлю?
Тут люди набросились на него, и стар и млад, ударов посыпался град: едва одна
Потом люди стали готовиться к погребению, а мы ускользнули и бежали, пока не достигли другого селения. Оно стояло на берегу, который воды реки размывали и своим течением разрушали. Жители селения горевали, глаз по ночам не смыкали и в страхе потопа ждали. Александриец сказал:
— Я вас избавлю от этой воды и от страшной беды. Я отведу от селения грозящее наводнение. Только вы мне подчиняйтесь, а сами делать ничего не пытайтесь.
Они спросили:
— Что прикажешь?
Он сказал:
— Корову рыжую в жертву реке принесите, девушку невинную ко мне приведите и два раката [69] молитвы со мной сотворите. Тогда Бог вас от потока избавит и в пустыню его направит. Если вода не поменяет направления, кровь моя станет для вас дозволенной.
69
Ракат — определенный повторяющийся цикл молитвенных поз и формул. Каждая молитва состоит из установленного числа ракатов.
Они сказали:
— Так мы и сделаем, — и в жертву корову принесли и девушку в жены ему привели.
Тогда он встал, чтобы сотворить два раката, и сказал:
— Люди, за собою следите: чтобы никто из вас не споткнулся, когда нужно вставать, не упал, когда нужно на коленях стоять, не поскользнулся, когда нужно поклониться, не ошибся, когда нужно садиться. Ведь если мы допустим оплошность, наши просьбы останутся безответными, а старания — тщетными. Будьте же во время этих молитв осмотрительны: они весьма продолжительны.
Он встал и, как пальмовый ствол, распрямился, а они так старались, что каждый от боли в ребрах скривился. Затем он в земном поклоне склонился, и все подумали, что он задремал, но головы никто не поднял, пока он «Аллах велик!» не сказал. Лишь приступив ко второму поклону земному, он подал мне знак — и мы ринулись вниз по склону, молящихся позади оставляя и об участи их не гадая.
Абу-л-Фатх произнес:
Аллах меня защитит — Где такого еще найти! Я столько смешных глупцов Доил на своем пути! Всегда в обмен на обман Добычу умел унести.
МАДИРСКАЯ МАКАМА
(двадцать вторая)
Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Я был в Басре, и со мною — Абу-л-Фатх Александриец, повелитель красноречия: прикажет ему — и оно подчинится, скомандует — и оно покорится. Мы пришли в гости к одному из купцов, и нам была подана мадира, оседлых жителей прославляющая [70] , о здоровье едоков ее возвещающая, на блюде она слегка подрагивает, законность власти Муавии доказывает [71] . Эти блюда слепят любой самый острый взгляд и красотою к себе манят. Когда заняла мадира место свое на столах и в наших сердцах, вдруг стал Абу-л-Фатх ее и хозяина нашего проклинать,
70
Мадира — кушанье из мяса, сваренного в смеси свежего и кислого молока с различными приправами. Считалось, что жители городов готовят мадиру лучше, чем бедуины.
71
Законность власти Муавии доказывает— намек на то, что Муавию, первого халифа из дома Омейядов (661—680), претендовавшего на халифат еще во время правления Али ибн Абу Талиба, двоюродного брата пророка Мухаммада, поддерживала чисто светская партия, люди, далекие от мусульманского благочестия, среди которых было немало любителей вкусно поесть. И сам Муавия, как передают некоторые историки, отличался обжорством (Прендергаст*, 89, примеч. 1).
* The Maqamat of Badi' al-Zaman al-Hamadhani / Translated from the Arabic with an introduction and notes… by W.J.Prendergast. London; Dublin, 1973.
Мы доели мадиру, но за ней потянулись наши сердца, и отправились вслед глаза, и рты наши были полны сладкой слюны, языки облизывали губы и зубы, желудки желанием горели, и души за нею летели. От мадиры уже отлученные, разлукой с ней удрученные, по окончании пира спросили мы Абу-л-Фатха: что ему сделала мадира? Он ответил:
— Без преувеличения, история такая же длинная, как мое огорчение. И если бы я стал ее пересказывать, вам было бы время терять обидно, а мне за то перед вами стыдно.
Но мы закричали:
— Рассказывай, нам любопытно!
И Абу-л-Фатх начал свой рассказ:
Когда я был в Багдаде, позвал меня один купец на мадиру, приставал он ко мне, как кредитор, суровый сверх меры, как собака к «людям пещеры» [72] ,— и я наконец согласился. И пока мы шли к его дому, он все время жену свою восхвалял и кровь свою отдать за нее обещал. Он описывал, как в домашней работе она искусна, как стряпает вкусно, и говорил:
72
«Люди пещеры»— намек на кораническую легенду (18:8—18), варьирующую христианское сказание о семи спящих отроках эфесских. Согласно Корану, несколько молодых людей спрятались вместе с собакой в пещере, чтобы во время преследований уберечь свою веру в единого Бога.
— О господин мой, если б ты видел, как она в переднике по дому летает, везде поспевает — в печку горшки сажает, ртом огонь раздувает, рукою приправы размельчает! Если бы ты увидел ее прекрасное лицо, жаром разгоряченное, дымом слегка закопченное, — ты бы увидел зрелище ослепляющее. Я люблю ее, потому что она любит меня. Счастье для мужа помощница-жена, когда она ласкова и верна, весела и ровна, пригожа, нравом на мужа похожа — ведь она дочь моего дяди. Ее природа — моя природа, ее порода — моя порода, ее родня — моя родня, ее семья — семья для меня. Характером, правда, она терпеливей, да и лицом красивей.
Всю дорогу без умолку он о жене болтал, пока наконец не пришли мы в его квартал. Тогда он сказал:
— Господин мой, ты видишь этот квартал? Это самый почетный из кварталов Багдада, лучшие люди спорят, кому из них тут поселиться, и каждый великий сюда стремится. Живут здесь купцы, а так уж ведется, что человек по соседям своим познается. Мой дом — середина в ожерелье квартала, словно чья-то рука здесь круг описала. Как бы ты оценил, господин мой, стоимость каждого дома, расположенного здесь? Может быть, угадаешь, если точно не знаешь?