Макамы
Шрифт:
— Братец мой! Поедем скорее домой!
А он мне в ответ:
— Я не Абу Зейд, я Абу Убейд!
Я сказал:
— Ох, попутал меня шайтан, в памяти получился изъян, потому что давно мы не видались, долго друг с другом не встречались. Как поживает твой отец? Все такой же он молодец? Или его голова поседела — ведь столько времени пролетело!
Севадиец ответил:
— Он уже покинул земную семью. Я надеюсь, что он пребывает в раю. На могиле его — не год и не два — давно уже выросла трава.
Я заахал:
— Прекрасный был человек, мир его праху! — и сделал вид, что хочу порвать на себе рубаху.
Севадиец схватил меня за руку и закричал:
— Заклинаю тебя Богом, не рви ее!
Я предложил:
— Поедем домой, устроим поминки, а то поедим мяса жареного на рынке. Рынок, скажем,
Так я жареным мясом его соблазнил, сильный голод в нем разбудил, он за вкусной едой погнался, не ведая, что попался.
Пришли мы на рынок в лавку, где жарилось мясо, и с него капал пот, прозрачный и желтый, словно мед, а хлеб, что хозяин подставлял, жирным бульоном истекал. Я сказал продавцу:
— Отрежь Абу Зейду мяса, а в виде приправы добавь пахучие травы, потом из этой посуды побольше выбери блюдо, горку тонких лепешек клади на него — вот так! А сверху как соус полей сумак. Пусть Абу Зейд покушает всласть!
Торговец взял большой нож, выбрал лучший кусок и мелко изрубил его, так что он стал как сурьма измельченным, как мука истолченным. После этого оба мы сели, молча ели, пока не достигли цели.
Тогда я сказал продавцу сладостей:
— Отвесь Абу Зейду два ратля [45] лузинаджа [46] : он в глотку легче всего проходит и к жилам путь быстрее всего находит; смотри, чтоб он был в эту ночь испечен, днем сюда принесен, корочкой тонкой окружен, богатой начинкой снабжен: пусть там будет миндальных жемчужин ряд и пусть там звезды орехов блестят, чтоб он таял во рту — жевать не надо! — и приносил языку отраду. Пусть Абу Зейд покушает всласть!
45
Ратл — мера веса (ок. 400 г).
46
Лузинадж — сладкое блюдо из теста и орехов, пропитанное миндальным маслом.
И торговец отвесил, а мы рукава засучили, к лузинаджу скорей приступили и доели все до конца.
Затем я сказал:
— О Абу Зейд! Больше всего сейчас нам нужна вода со льдом, чтобы жажду возникшую утолить и жар наших внутренностей охладить. Ты сиди, Абу Зейд, а я пойду — водоноса сюда приведу.
Я отошел и спрятался в таком месте, где мне все было видно, а он меня не видел: хотелось посмотреть, что он будет делать. А севадиец, не дождавшись моего возвращения, встал и направился к своему ослу, но торговец ухватил его за полу и закричал:
— А где плата за то, что ты съел?
Абу Зейд возразил:
— Я же был гостем!
Торговец стал колотить его кулаками, награждать его тумаками и вопил на весь рынок:
— Слыхали?! Когда это мы тебя приглашали?! Вот наглец! Отвесь двадцать дирхемов — и конец!
Севадиец заплакал, узлы на изаре развязывать стал зубами, утирал глаза рукавами. Дошло до него, что стал он жертвой обмана, и он ворчал:
— У, проклятая обезьяна! Сколько раз я твердил ему: «Я — Абу Убейд!» А он все свое: «Нет, ты — Абу Зейд».
Тогда я потихоньку сказал:
Если сытым хочешь ты быть всегда, То любые средства применяй! За любое дело скорей берись — Ведь старость близится, так и знай!
БАСРИЙСКАЯ МАКАМА
(тринадцатая)
Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:
Я приехал в Басру зеленым юнцом, щеголял своим йеменским расшитым плащом, овец и коров у меня было целое стадо и денег сколько мне надо.
Пришел я в Мирбад [47] в компании, привлекающей взоры, мы прошли по зеленым лугам к цветущим
47
Мирбад (Дар ал-Мирбад) — пригород Басры, где устраивались ярмарки и состязания поэтов, наподобие Укказа близ Мекки.
— О люди! Все вы смотрите на меня косо и обо мне задаете себе вопросы. Но скажите, кто, верность правде храня, вам об этом поведает лучше меня. Я хочу вам открыться: я из Александрии, с андалусской границы. Благородство мне путь облегчало, жизнь меня улыбкой встречала, племя знатное меня опекало. Но судьба меня богатства лишила, по белу свету бродить пустила. Птенцы мои чередою тянутся вслед за мною, жалкие и несчастные, зобы у них от голода красные.
К ним подойдешь — они тебя укусят, Как змеи жертву жалят смертным ядом. Птенцы гурьбою ждут моей добычи, Раскрывши рот, блестя голодным взглядом. Когда же в путь отправимся — кто едет На мне верхом, кто ковыляет рядом.Восстают против нас белые, не слушаются нас желтые, кусают нас черные, разбивают нас красные [48] . Схватил нас Абу Малик [49] , а Абу Джабир [50] встречается нам только тогда, когда мы настолько слабы, что не можем его принять.
Вода в этой Басре голод у всех возбуждает, а голодный бедняк — это первый, кого съедают. Одинокий может найти себе пропитание и улучшить свое состояние, а каково тому,
48
Согласно толкованию Мухаммада 'Абдо, белые — это серебряные дирхемы, желтые — золотые динары, черные — темные холодные ночи; красные — засушливые годы ( Ал-Хамадaн, Аб-л-Фадл.Ал-Макaмaт / Каддама лахa ва шараха гавaмидахa... Мухаммад 'Абдо. Бейрут, 1973.
– 65, примеч. 1—3).
49
Абу Малик — голод ( Ал-Хамадaн… -примеч. 4).
50
А6у Джабир — хлеб ( Ал-Хамадaн…– примеч. 5).
С утра они следят за отцом — живым мертвецом, глазами кругом обводят свой дом, что совсем не похож на дом, руки ломают, просьбы горькие повторяют, рыданья им грудь разрывают, потоки слез они проливают, печали друг другу поверяют.
Знай, что бедность — честности верный знак, Когда подлецы в мире власть берут. Если честный просит униженно — Это значит: близится Страшный суд.