Макарыч
Шрифт:
С Полькой он познакомился на вечере в техникуме. Она стояла одна. В глазах слезы. Все девчонки танцевали, а ее никто не приглашал. Даже на кофту никто не посмотрел, что купила с первой стипендии. И уж совсем была готова девка разрыдаться от злости, как вдруг услышала:
— Станцуем?
— Конечно, — не скрывая радости, кинулась она к Кольке.
Поздним вечером шла по улице медленно. Пусть все видят, что с парнем Полька идет. Хотелось завизжать от радости, когда мимо подружки проходили. Не веря глазам, удивленно
Колька не понимал, почему ребята так недолюбливали девчонку. Обзывали совсем скверно.
— Что она вам далась? Не всем же красивыми быть, — взвихрился парень. Даже стукнул кого-то в ухо.
— Дурак! Да она, она вконец дрянь, наших девчонок, знаешь, как опозорила?
— Фискалка.
— Скряга!
— Дура, — загалдели парни.
Колька хотел было выскочить из комнаты, но его удержали.
— Стой! Послушай!
— Моя Наташа с этой в одной комнате жила. Мы с Наткой давно встречаемся. Как-то на вечере были. Ну и та тоже. Увязалась с нами. Одной,
мол, страшно. Плелась следом. Мне, как на грех, шарф на Натке в глаза бросился. Похвалил, что идет он ей. Так та сзади кинулась. Шарф тот с Наткиной головы содрала. Оказалось, что она его ей на вечер дала. А мне неловко. Люди идут, оглядываются. Натка чуть не ревет. Зима. Холодно. До общежития далеко. А тут еще Полька идет рядом и орет. Нечего, мол, чужое носить. Свое иметь надо. Дал я ей тогда по зубам, наутро она к директору. Чуть из техникума не выгнали из-за той твари.
— Это что. Вот как она трояк пожалела для Танькиной матери…
— Как?
— У девчонки мать умерла. Отец на пенсии. Решили с похоронами помочь. Собраться по трояку. Так Полька при всех скандал закатила. А что, говорит, как на дармовщину всем умирать понравится? Не хочу из-за них голодом сидеть!
— Это она с виду тихая. В душе у нее черт сидит. Не из-за лица с нею не дружат. У нас тоже не красавицы. Но хоть что-то ценное, да есть. С твоей не то на профиль, за ягодой нельзя пойти. Ненадежная она. Злая. И что ты с ней встречаешься? — удивлялись ребята.
Но Кольку уже тянуло к ней. Не верил разговорам. Да и зачем? Не может его Полька быть такой. Она вон какая смешная. Все в стороне держится. Жалуется парню, что худеет сильно из боязни, что он с другой дружить станет. Однажды целый пузырек одеколона на себя вылила, чтоб Кольке больше понравиться. Парню даже плохо от этого стало. Он не любил одеколонов. Она
— Будь самой собой, — просил парень Польку.
И уж совсем было повез ее домой к Макарычу.
Билеты взял загодя. А вечером перед отъездом решили на кладбище сходить за черемухой. Большие букеты нарвали. Колька влез на дерево еще несколько веток добавить да вдруг шаги услышал. Глянул, кто-то через могилы ломится. Прямо к ним. Полька мигом через забор перемахнула. Букет бросила.
— Коль, это я, Женька. Сорви и мне, — попросил парень.
— Черт тебя поднес! Откуда выведал?
— Полька похвасталась.
Вдвоем они тогда молча перекурили под обломанной черемухой.
Он не пришел за нею. Улетел домой один. Молча, уже совсем по-мужски, проводили его ребята.
Колька знал, что больше не придет к ней. Понял: значит, не зря вот так говорили ребята. И все же теперь, сам не зная зачем, ляпнул о ней невпопад Макарычу, поделиться хотел, рассказать. Тот и слушать не стал. Вон уже и до зимовья рукой подать, а он молчит, будто с соленым матом язык проглотил. Лишь подойдя к порогу, сказал, как обрезал:
— Человеком стань, а уж потом дело вольное. При бабе што имел — потеряешь. Весь ум высушит, ровно проказа.
Не знал Колька, что ждет его утром.
А оно народилось теплым, солнечным. Умытым небом в окошко глянуло. Макарыч за избу пошел доглядеть, как там пчелы приручаются. Перед сыновним приездом два улья смастерил. Хотел Кольку медком побаловать. Свою затею в большом секрете берег. И только было кусты смородины разгреб, где улья прятал, как вдруг услышал:
— Здравствуйте, дедушка!
Лесника будто шмель в зад ужалил. Взвихрился от неожиданности. Да так и остался на месте с открытым ртом. А девчонка засмеялась заливисто. Ну вот хохочет и хохочет! Аж слезы у нее на глаза навернулись.
Макарыч, опомнившись, тоже рассмеялся. Незадачливо поскреб затылок.
— Напужала ты мине.
— Вижу.
— Ну, здравия тибе. Откудова ж эдакую махонькую к нам Господь послал?
— Да я тут неподалеку с геологами работаю.
— То-то я не догодалей, — указал Макарыч на брюки и рубашку девчонки. И спросил: — Давно здеся?
— Вчера пришли. Да только начальник нас бросил. Одних. Сам уехал ученость защищать.
— Хто у вас главнай-то?
— Потапов… Может, слыхали?
— Как жа! Тому сына бросить не жаль. Мать родную запродаст. А вас-то и подавно…
— Есть хочется, — потерла живот девчонка.
— Давай в избу, — скомандовал Макарыч. Немного опередив, икнул: — Марья! Встречай гостью!
Колька ничего не знал. Возвращался с речки. Он успел искупаться, а потому шел в трусах, босиком. Макарыч, завидев его, улыбнулся и не предупредил.