Макей и его хлопцы
Шрифт:
— Гультай ты, Мартирос, — ворчит дед на молодого высокого молдаванина, — чистый наш Ропатинский.
— Дался тебе Ропатинский, — огрызнулся незадачливый ездовой Макея, обдирая железной скребницей бока каурому иноходцу.
Мартиросов оправдывался и показывал на мозоли рук.
— Во–во! — торжествует дед Петро, — у лодырей так: перво–наперво мозоли.
Завидев идущего к ним Макея, старик приосанился и пошёл ему навстречу.
— Смирно! — взвизгнул фальцетом дед Петро.
«Службист,
— На конюшне всё в полном порядке! — доложил дед Петро.
Он шёл рядом с Макеем вдоль кошар.
— Кони вроде опали? — обратился Макей к деду.
— Кабы не я, давно бы пешим ходил.
— Уж так-таки и пешим, — улыбнулся снисходительно Макей, хорошо зная, что дед сильно загибает.
— Право слово!
Деду Петро и в самом деле по временам казалось,, что без него всё бы порушилось, всё бы пошло вверх дном.
Ворчал он и на самого Макея:
— В те поры наш Талаш ловчее бил немчуру, а однако же и хозяйство блюл, особливо коня.
— Слышал уж, — нетерпеливо отмахнулся Макей ог стариковской назойливости.
— Знаю, что слышал. Еще послухай. Оно знамо — не ндравится.
И самодовольная улыбка раздвинула его льняную пушистую бороду. Годы и эта длинная белая борода служили ему надежной защитой от молодой строптивости Макея, от его гневных вспышек.
— Всё ворчишь, деду?
Это говорит Мария Степановна, пришедшая сюда со своими неразлучными подругами — Дашей и Олей — доить коров для санчасти, где лежат больные партизаны. В голосе её бьется смешок. Девушки звонко смеются. Даша подбегает к деду Петро, целует его в щеку.
— Доброе утро, деду!
— Стрекоза! — ворчит добродушно старик и грозит внучке согнутым прокопченным табачной желтизной пальцем и, пряча в мягкой бороде ухмылку, говорит:
— Ломовцев Данька занедужил. Какой дубок подломился! Смотри, девка!
Даша краснеет и, скрипя перевеслом подойника, бежит догонять подружек.
В это время к коновязи на всем галопе подскакал верховой. В нём дед Петро узнал своего односельчанина Лантуха. Юношеское лицо его, щедро усеянное желтыми брызгами веснушек, было бледно. Закрутив повод за бревно, он бросился в штабную землянку.
— Эй, комсомол! — крикнул дед Петро. — Здесь Макей-то. Ты к нему што ль?
— Где?
Дед Петро показал на Макея, который стоял в группе разведчиков, любуясь своим иноходцем. Увидев Лан–туха и его взволнованное лицо, Макей отошел в сторону, чувствуя, как свинцовая тяжесть, наливаясь, сковывает ноги, холодит спину. Овладев собой, он сухо спросил:
— Что нового?
Волнуясь и торопясь, Лантух сказал, что немцы в Усакине, что павловцы ушли куда-то, Белоусов, сказывают, разбит, а Изох и Грациан бьются. Там такое творится!
К
— Аль беда какая стряслась?
— Беды еще нет, — сказал, распаливая трубку, Макей. Красный язычок спички лизнул чёрную головку трубки и нырнул в табачное месиво. — Беды нет, а может и быть.
Макей сказал деду, что поручает ему сходить в деревню и предупредить односельчан о надвигающейся опасности. Это, видимо, понравилось деду Петро: широкая улыбка поползла по его бороде. Он крякнул и, пропустив сквозь сучковатые пальцы пушистый лен бороды, сказал:
— Это я могу. Верно придумал. Тут окромя меня и некому.
В это время с подойниками, полными парного дымящегося молока, проходили Мария Степановна, Оля и Даша. Увидев Лантуха, Даша озорно подтолкнула локтем Олю Дейнеко и, наклонившись к ней, шепнула:
— Твой залетка что-то раскис, утешила бы.
— Что ты, Даша! — закрасневшись и сбиваясь с шага, прошептала девушка. — Он и не смотрит.
— А ты заставь, дурочка!
И вдруг озорно крикнула:
— Доброе утро, Петрок!
Лантух повернул на приветствие голову и не ответил. Лицо его было словно деревянное, голубые глаза невидяще смотрели куда-то вдаль. Потом голубые льдинки вдруг растаяли, расцвели васильками. Он увидел Олю и заулыбался. Оля совсем смутилась. Лицо её зарделось. Она, не оборачиваясь, побежала в санчасть, расплескивая из подойника молоко.
— Приду к вам, Мария Степановна, рану перевязывать.
— Сердечную? — засмеялась Даша и побежала вслед за Олей. Она не знала, что юноша еле стоит, истекая кровью: его обстреляли и пуля задела предплечье.
«Не очень-то сегодня доброе утро», — подумал Макей и подозвал к себе Марию Степановну. Она так и подошла с подойником.
— Приготовься, Маша, к возможной эвакуации.
От лица фельдшерицы отхлынула кровь, потом оно покрылось бордовыми пятнами.
— Что случилось?
Голос её дрогнул. Макея это неприятно поразило и он сухо сказал:
— Окажите помощь Лантуху: он ранен. В двенадцать часов дня приходи в штаб, на военный совет.
Только теперь Лантух почувствовал себя нехорошо, голова кружилась, ноги дрожали.
— На тебе лица нет, — сказала Мария Степановна, поддерживая его за локоть.
Как только Оля увидела, что в санчасть с Марией Степановной идёт Лантух, она постаралась незаметно выскользнуть и почти бегом побежала на кухню. Да и пора: партизаны, весело разговаривая, уже шли с котелками за завтраком.
Рана Лантуха оказалась серьезнее, чем он сам об этом думал. Разрывная пуля разворотила мускул на правой руке, едва не разбив кость. Обрезая куски мяса, Мария Степановна и Даша удивлялись терпению юноши и тому, как он доехал с такой раной.