Макей и его хлопцы
Шрифт:
— Дело лишь в том, — говорил он, — что человек силой ума научился управлять своими чувствами и инстинктами и побеждать их в себе, в том числе и сильнейший из них — инстинкт страха перед смертью.
Лантух махнул рукой, как бы говоря, что всё это неверно.
— А я говорил и буду говорить, — сказал до того молчавший Румянцев, — что мы должны подражать скорпионам.
— В чём?
— В уменье умирать.
Свиягин улыбнулся.
— Убивающий себя перед лицом неминуемой гибели, подобно скорпиону, — начал он, — ничего общего не имеет с подвигом героя, сознательно идущего на смерть. Скорпион,
В разговор вмешался долго прислушивавшийся к спору старик–хозяин.
— Што говорить, кому смерть не страшна. Аль героям-то свет не мил? Жить-то и ему, ой, как хочется!
Появление хозяйки со сковородкой, на которой шипело и трещало поджаренное свиное сало, прервало все споры. Хозяин вышел в сени и возвратился оттуда с литровкой самогонки.
— Берёг до прихода Красной Армии. Не чаял, что вы придёте. Не верилось.
Он налил всем по стакану. Чокнулись. Сдвинувшиеся стаканы над столом тихо звякнули.
— За сына вашего, — сказал Ломовцев, и старушка опять заплакала.
— Дос, мать! — глухим басом сказал старик, обнимая узкие плечи старушки.
Выпили за здоровье Макея, комиссара, за светлую память баяниста Феди Демченко. Все были почти уверены, что наутро немцы поведут наступление или налетят самолёты и разбомбят Кличев.
Предположения партизан оправдались. Фашистские стервятники вскоре начали систематически бомбить Кличев, разрушая город, улицу за улицей. Районные организации, срочно пришлось перевести в деревню Усакино, которая стала центром Кличевского советского района. Но широкие наступательные операции на партизан немцы пока прекратили.
Фашистам было не до того: под ударами Красной Армии их фронт трещал по всем швам и они, стремясь вернуть инициативу наступления в свои руки, бросали на Восточный фронт всё новые и новые дивизии. Разби-
[В сканированой книге утеряна страница 167]
Часть вторая
ПОХОД В ОРЛОВЩИНУ
I
Весна шла от речек и тёмных оврагов, шумевших полой водой. Она шла с гомоном и щебетом драчливых Воробьёв, радовавшихся солнцу, с криком галок и карканьем чёрных грачей. Журчали по канавкам ручейки, капали с крыш сверкавшие на весеннем солнце капели. Белый снег ещё лежал кое–где в лощинах и под ярким солнцем блестел до боли в глазах. Жмурясь и прикрывая глаза ладонью, люди радовались наступающему теплу и говорили:
— Весна очи крадёт. А пригоже!
— Скоро и сеять бы…
— Это верно.
И вот, когда в Кличев пришли партизаны, люди ожили. Колхозники выехали в поле на волах и конях. И непривычно было для уха советского человека слышать одинокие окрики и понукания пахарей вместо
— Держись, хлопцы! — говорил Макей партизанам своего отряда. — Фашисты того и гляди в гости к нам нагрянут.
Командир разведки Ёрин донёс из Терехова Бора, что враги рыскают близ Развад. Он прислал срочное донесение, в котором сообщал, что большей отряд фашистов занял Развады и Подгорье. Очевидно, враги задумали стянуть кольцо вокруг партизанской зоны и задушить партизан в смертельной блокаде. Макей и Сырцов доложили об этом в райком партии, ставший теперь штабом руководства всех партизанских отрядов. Зайцев и Викторчик, не покидавшие, кажется, никогда своих постов, сидели с воспалёнными от недосыпания глазами, обросшие, усталые. Они выслушали обоих и задумались. Зайцев, сморщившись и почесав усы, сказал:
— Да… Ну что же? Ведь это недалеко. Вы что думаете?
Он смотрел на Макея красными осовелыми глазами, словно недоумевая, зачем он тут.
— Наш участок, нам и идти, — сказал Сырцов.
— Это наше решение, — подтвердил Макей слова комиссара, поправляя поношенную гимнастёрку.
— Правильное решение. Действуйте! — сказал Викторчик, отрываясь от карты, разостланной на столе. — Желаем успеха.
Сырцов задержался:
— Хочу доложить о работе партгруппы. Пять человек вчера приняли. Пархомец хорошо поставил внутрипартийную работу.
— Не перехвали, — улыбнулся Зайцев. — Передай ему, чтоб никакой огульности в приёме. Только лучших! Партия — это сердцевина всего сущего. От неё и сила наша. Правильно я толкую?
— Ясно! — сказал убеждённо Сырцов и оглянулся. Макея уже не было.
— Я могу идти?
— Не забывайте наше партийное оружие — большевистское слово, воспитательную работу, — говорил Зайцев, пожимая Сырцову руку. — Привет парторгу. Говорят, он зятем Макею стал? Ну, всего!
«Хитрый мужик», — думал о Зайцеве Сырцов, разыскивая Макея по комнатам райкома.
— Он в машинное бюро зашёл, — сказала пожилая женщина, видимо, уборщица.
Макей, выйдя от секретаря райкома, направился было к выходу, но, услышав треск пишущей машинки, круто повернул вправо и зашёл к Броне. Увидев его, Броня вспыхнула. Макей был без казакина, в одной гимнастёрке и поэтому выглядел весенне–радостным, сияющим. Продолжая работать, девушка кивком головы и смущённой улыбкой приветствовала Макея.
— Как чувствуешь себя, Броня? — спросил он, усаживаясь около неё на стул, заваленный кипами бумаг. Она тряхнула волосами.
— Прекрасно, Миша. Я теперь не расстанусь с вами. Я так рада, так рада! — вдруг воскликнула она в каком-то экстазе.
Макей затянулся трубочкой, помолчал, поглядывая на тонкий профиль девушки.
— Что это у тебя с Лосем произошло?
В голосе Макея послышалась глухая ревность. И это смутило Броню. Но она решила рассказать всё.
— Он меня так напугал! — сказала она, побледнев, словно опять пережила тот ужас, которым была охвачена в кабинете Лося.
— Ты думаешь, я ревную? — спросил Макей, вставая и собираясь уходить.