Макс Сагал. Контакт
Шрифт:
Сагал пришел сюда не только за кормом. Поиск нужной вещи провел его по узкому Z-образному проходу в конец палатки, где он, к собственному удивлению, обнаружил в тесном закутке пленного мальчишку и охранявшего его напарника лейтенанта. Военный на Сагала особого внимания не обратил, а вот мальчишка в одно мгновение выпрямил спину и уставился на Сагала полным ненависти взглядом. Казалось, он готов разодрать его голыми руками.
— Это ты!
Мальчик приподнялся на стуле, но его тут же окрикнул военный.
— Уже ухожу, — Сагал быстрым взглядом
— Когда-нибудь я тебя достану. Запомни мое лицо. Я отомщу за то, что ты сделал с ним! Ты… ты… тварь!
— Эй, заткнись уже, — гаркнул военный.
Мальчик покосился на того со злобой и замолчал.
— Что ты ему сделал? — поинтересовался военный дружеским тоном.
Сагал пожал плечами, забрал коробку и покинул палатку.
Его одолело трепетное предвкушение, смешанное со страхом. Где-то глубоко внутри он всегда боялся, что однажды столкнется с тем, что не сможет объяснить. Все эти годы раз за разом он доказывал себе обратное, но то едкое чувство предвкушения беды становилось все отчетливее. И сейчас оно как никогда раньше завладело его мыслями.
Был только один способ избавиться от него.
Носилки лежали в нескольких метрах от входа в главный шатер. Торчащие из-под брезента скрюченные почерневшие ступни подобно ядовитым стрелам смотрели на присутствующих.
Танька, побелев как врачебный халат, отвернулась, чтобы не видеть этого. Паша тоже отвел глаза в сторону, поставив на стол недопитый чай. Мотор заметил их негодование, вышел и прикрыл ноги трупа брезентом.
Капитан сидел с каменным лицом и слушал рассказ лейтенанта, как они с напарником накануне этот самый труп нашли. И как преследовали нарушителей, и как опять никого не поймали. На последнем отрезке лейтенант особенно нервничал, но капитан, глубоко погрузившийся в собственные мысли, пропустил это мимо ушей.
Мотор вручил Брадинкину нарисованный от руки план прибрежной территории с указанием места, где нашли труп. Военврач прицепил его к папке железной скобой и попросил Мотора сберечь до возвращения снимки в фотоаппарате.
— Неизвестный? — удивился Мотор, прочитав с папки. — Это же пропавший охотник. Фото совпадает.
— Точно запишут после официального опознания, — пояснил Брадинкин и добавил официальным тоном: — Процедура.
— Он наш! — воскликнул капитан, прекратив все разговоры вокруг. — Враг пытал его. Долго, зверски. А потом выкинул помирать, как собаку. Он достоин, чтобы ты вписал его имя.
— Так точно, товарищ капитан, — покрывшись испариной, военврач выполнил приказ.
Повисла напряженная пауза.
— В иркутском СК у меня есть знакомый судмедэксперт. Я ему позвоню. Он настоящий профи, быстро организует вскрытие и все экспертизы.
— Тело останется.
— Товарищ капитан, судмеды не согласятся работать в палатке. Существа они нежные, — Брадинкин хихикнул.
Погребной протянул руку, потребовав телефон. Военврач протянул ему трубку. Погребной ловким движением пальцев, словно держал револьвер, свернул антенну, телефон бросил на стол.
— Мне нужна причина смерти.
— Я не патологоанатом, товарищ капитан. Я военный врач.
— Именно — военный, — капитан сделал ударение на последнем слове. — Через два часа принесешь заключение.
— Так точно.
Погребной поднялся со стула, оглянулся на остальных и медленно пошел к выходу. Брадинкин провожал его ошарашенным взглядом.
От яркого полуденного солнца у Паши щурились глаза. Он открыл ноутбук, протер рукавом запотевший экран. Изображение поплыло, задергалось, а потом и вовсе исчезло.
— Совсем новый был, — расстроился он, пощелкав по мертвым клавишам.
— Суровые военные о мелочах не пекутся, — сказала Танька, подначивая его.
Они сидели на двух походных стульчиках на берегу, в нескольких метрах от озера.
— Мне бы пошла военная форма, — мечтательно сказал Паша.
— Не говори о том, чего не знаешь. За формой теряется личность. Не хочу, чтобы это с тобой произошло.
— Как было с твоим отцом?
— Мой папа… — она замолчала. — У него не было выбора. В армии, знаешь, выбор не приветствуется.
— И все же благодаря ему ты стала хорошим человеком.
— Скорее вопреки. Мы с ним всю жизнь были как генералы двух враждующих армий.
Танька улыбнулась с тоской и посмотрела на синее небо. Паша, глубоко вздохнув, произнес:
— Не могу выбросить из головы его черные ноги. Мне сегодня кусок в горло не полезет.
— В первый раз увидел труп?
— Я деда хоронил. Но там он в гробу лежал. А здесь… Ты видела раны на теле? Кто мог так жестоко, не понимаю.
Танька подобрала камешек и швырнула на лед. Тот с глухим стуком поскакал по стеклянной глади.
— У каждой цивилизации субъективное понятие жестокости. То, что ты называешь жестоким, для других может быть обыденным, но это не значит, что эти другие плохие.
— Я бы никогда не ударил и не унизил слабого. Если это делает кто-то другой, то он плохой и двух смыслов здесь нет.
— Поставь тебя жизнь в другие обстоятельства, ты и не такое совершишь.
— Не совершу! Я себя знаю.
— А я знаю тебя лучше.
Пашу это задело. Он нахмурился.
— Если ты так хорошо разбираешься в людях, почему у тебя нет ни мужа, ни детей, а из друзей только я?
— У меня есть дела поважнее.
— Да, я забыл. Ты вечно носишься со своей диссертацией. Только никак не хочешь признать, что она никому не нужна, кроме тебя.
Повисла пауза. Таня устало улыбнулась, разглядывая инопланетную пробирку в своей руке.
— Прости, нельзя было такое говорить, — виновато произнес Паша. — Как дурак себя повел.
— Нет. Как кретин.
— Не люблю, когда меня убеждают в том, что я плохо себя знаю.
Танька положила руку ему на плечо.
— Ни черта ты не знаешь, Фролов.