Макс Сагал. Контакт
Шрифт:
— Год на него облизывался. Половину зарплаты откладывал. А вы когда-нибудь смотрели на звезды в телескоп?
— Предпочитаю нижние слои атмосферы.
— А я обожаю звезды, — Паша задрал голову, помолчал. — В отличие от нас, они не спешат жить.
— Они не очень-то и живые.
— Мне кажется, в них больше жизни, чем во многих из нас, — Паша обернулся в сторону лагеря. — По крайней мере они не калечат друг друга ради забавы.
— Страсть к насилию — такой же инстинкт, как и половое влечение. Осуждаешь первое, осуждай и второе.
— Если человек бьет другого — место ему в тюрьме. И дело тут не в инстинктах. Всегда есть иной способ решить проблему.
— Скажи это капитану. Он родину спасает.
Паша впервые посмотрел на Сагала без толики
— Тот мальчик не виноват, что из-за взрослых оказался здесь. Его обманули, и он не знает, как себя правильно вести. Ему помочь надо.
— Тогда почему не помогаешь?
Паша опустил взгляд, пнул камень. Тот, разбивая тишину, вылетел на лед, прокатился с метр и затих мертвецом.
— Что я могу…
Сагал подошел к нему, вгляделся в щенячьи глаза. В темноте они напоминали колодцы, полные слез.
— А Таня смогла.
— Танька? — Пашины глаза увеличились в диаметре до размера объектива телескопа. — Что с ней?
Сагал рассказал.
— Девушку послушали, конечно, — Если бы не скудное освещение, на лице Паши была бы заметна стыдливая краснота. Какой же он предсказуемый.
Как и все люди.
Паша жестом пригласил Сагала к телескопу.
В окуляре сияла внушительных размеров звезда. Яркий красный центр постепенно расплывался к границам. Звезду окружали мелкие белые и голубоватые соседи.
— Мю Цефея, красный сверхгигант, — с гордостью пояснил Паша.
— Другое название — гранатовая звезда Гершеля.
— Откуда вы знаете? — удивился парень.
— Слыхал где-то.
— Звезда умирает и скоро взорвется. Надеюсь не пропустить этот момент.
— Она может взорваться и через миллион лет. Сомневаюсь, что твой приборчик столько прослужит.
— Ради такого зрелища стоит рискнуть временем. Представляете, звезда переродится, из ее останков появятся планеты, а потом и жизнь на них. Смерть породит жизнь. Это удивительно, не находите?
— Не настолько, как корабль пришельцев над небом Байкала. Кстати, чуть не забыл, я пришел вернуть тебе это.
Сагал передал ему дрон. Паша повертел его в руках. Две ножки из четырех отсутствовали, на двух других не хватало пластиковых лопастей.
— Посадка оказалась сложней взлета.
Паша безразлично швырнул дрон на камни.
— А можно вопрос?
— Валяй.
— Вас не смущает, что все так… — подбирая слова, он неловко жестикулировал. — Реалистично?
— Хм. А фокус с распиливанием девушки реалистично выглядит?
— Даже ребенок знает, что человека нельзя распилить, не убив при этом. Тут совсем другое. Этот шар в небе, трупы, похищения, чип в шее… как-то слишком сложно для подделки.
— Ты ошибаешься. Двести лет назад фокус с распиливанием делался настолько небрежно, что сейчас любой ребенок заметил бы подвох. А те неискушенные зрители падали в обморок от ужаса. Со временем публика стала опытней, наблюдательней. Фокусники, чтобы не умереть с голоду, усложняли трюк и учились лучше отвлекать внимание, а это самое главное в хорошей иллюзии.
Паша цокнул, обведя взглядом окрестности.
— Значит мы искушенные зрители, а нас дурачит фокусник.
— Искусный фокусник, — поправил Сагал.
— Какой смысл? Ради чего это представление?
Если бы Сагал знал…
Мотив любого фокусника — заработок денег путем привлечения толпы. В чем мотив мистификатора? Слава и деньги? Не похоже на то.
— Я не знаю.
— Не думал услышать такое от вас.
Они помолчали.
Дау сидел на коробке от телескопа, его голова, как затухающий маятник, постепенно опускалась. Набегался за день, бедолага.
— И все же, — нарушил тишину Паша. — Если пришельцы реальны, какое доказательство точно убедит вас?
— Такого не будет.
Паша расплылся в улыбке.
— Вот это по-вашему. Никакой им пощады.
Сагал вспомнил о рисунке трещинами на льду. Уверен ли он, что рисунок действительно существует, или это плод его фантазии? Кто-то в одном и том же скоплении облаков разглядит лицо человека, другой — животное, третий — фрукт или лик божий. Значит ли это, что водяной пар, из которого состоят облака, намеренно кучкуется в знакомые людям формы? Очевидно, образы не в облаках, а в головах людей. Мозг ищет соответствие в памяти всему, что видит. Просто передать разуму: «Я вижу несусветную бесформенную хрень» — нельзя.
Значит, Сагал ошибся и никакого рисунка нет? Ему показалось?
— А знаете, вы очень сильно на меня повлияли.
— Неужели, — Сагал подвинул трубу телескопа немного в сторону, настроил резкость.
Звездное море. Песчинки бликуют, точно подмигивают, сливаются в общую структуру, напоминая лоснящуюся белую ткань. Конечно никакой ткани нет, всего лишь еще один образ из его головы. Разве после всего можно доверять такому несовершенному инструменту, как человеческое зрение?
— Меня воспитывали бабушка с дедушкой. Всю жизнь они прожили в деревне, а на старости лет им дали квартиру в городе. Бабушка, добрая душа, постоянно тащила в дом кошек с помойки, отмывала, откармливала, а потом раздавала на рынке. Дед веселый был, любил выпить. Вечно прятал бутылки по дому: то под кровать засунет, то на антресоль закинет. А потом говорил: «пошел лампочку чинить» или «пыль выгребать». Час не слышно его, возвращается — на ногах не стоит. Бабушка все удивлялась, где он успел нарезаться. Дед отвечал ей, что у него болезнь такая специальная — организм сам производит спирт. Она наивная и верила. Дед хохотал над ней, да мне подмигивал, — Паша сам рассмеялся. Потом погрустнел. — Бабушка была очень суеверной. Постоянно ругала деда: «Не считай деньги на людях». «Посмотрелся в зеркало, когда выходил из дому?» За упавшую вилку так вообще устраивала допрос. Рассказывай, говорит, что за баба придет, — в голосе Паши появилась тяжесть. — Потом дед заболел. Врачи ставили диагноз за диагнозом, прописывали ему таблетки, а ему хуже становилось. Бабушка решила — его сглазили. Пошла по гадалкам — перебрала всех, кто был в газете. Возвращалась то с волшебным мхом, то с камнем заговоренным или с банкой святой воды. К нам домой приходили какие-то целители, мазали его грязью, поили травами, один даже током бил. Мне тогда было семнадцать. У меня и мысли не возникло, что что-то не так. Помню, как сидел возле его кровати, жег траву, читал заговоры, молился. Иногда деду становилось лучше и мы ликовали. Бабушка опять бежала к гадалкам — закрепить эффект. Потом ему становилось снова хуже. После его смерти она решила, что сглаз перейдет на внука. Стала одержима страхом за мою жизнь. Я тоже очень боялся. Замечал какие-то знаки, находил у себя странные симптомы болезней. На улицу не выходил неделями. А потом наткнулся на ваши ролики. Поначалу не верил, считал вас лжецом и завистником. Но в один момент словно проснулся. Как будто по голове стукнули кувалдой. Я понял, что деда мы убили сами — собственной глупостью. Я пробовал разговаривать с бабушкой, показал ваши ролики. Она не поверила, конечно. Мы поругались, долго не разговаривали. Она считала, что меня прокляли. Я сильно злился на нее, кричал, обвинял в смерти деда и в том, что меня втянула. У нее случился инсульт. Врачи спасли, но она осталась инвалидом. Плохо соображает, все забывает. Иногда и меня не узнает. Я поздно осознал, что ее было не переделать. Любимых надо принимать такими, какие они есть, — Паша чесал Дау загривок. Пес похрюкивал от удовольствия. — Я до сих пор нахожу в карманах сухие ветки, камешки. Так и ношу их с собой, чтобы ей было спокойней.
Внезапно со стороны озера прогремел оглушительный пушечный залп. Земля под ногами содрогнулась.
Дау подскочил как ужаленный, залился лаем и рванул на звук. Сагал не сумел его остановить. Пес выскочил на лед.
Эхо грохота, объемное и звонкое, еще секунды доносилось со стороны озера, постепенно угасая.
— Дау! Ко мне.
Сагал остановился у кромки льда. Мышцы, скованные спазмом, не позволяли сделать шаг. Земля ходила под ним ходуном, ноги проваливались в ледяную воду. Нечем дышать…