Малайсийский гобелен
Шрифт:
– Если ты подошел к началу мироздания, значит, ты уже близок к завершению своей книги?
– Как это? Ты должен знать - в конце концов это было очевидно для Александра - о существовании нескольких соперничающих человеческих родов в доисторический период. Нам известны, по крайней мере, три из них: ГОМО СИМИУС, АНТРОПОИДЫ, и ГОМО ЗАУРУС. Последнее - это мы сами. Прибавь сюда другие племена, менее важные, жившие в различных местах земного шара. Теперь ГОМО ЗАУРУС - самый древний вид, относящийся ко вторичному периоду, тогда как симиусы и антропоиды на несколько сотен миллионов лет моложе нас. Более того, мы стали хладнокровны, ибо созданы по образу и подобию Князя Тьмы.
– Отец, твоя схоластическая чушь не...
– По образу и подобию Князя Тьмы... Современных молодых пижонов наука не интересует. В дни моей молодости все было по-другому. Но как можно назвать это схоластической чушью? Ученые давно предугадали, что наш мир всего лишь один из множества алхимически постижимых миров. В других вероятностных мирах, взять крайний случай, гомо заурус могли бы быть полностью стерты с лица земли - скажем, во время великой битвы при Итсобешикецилахе, происшедшей более трех миллионов тысячи семисот лет тому назад. Результатом был бы кошмарный мир, в котором одна раса взяла бы верх над остальными, а Малайсия не существовала бы вовсе...
"Взяли верх!
– подумал я.- Здесь, в моем доме, верх всегда берут надо мною".
Распрощавшись с отцом, я покинул комнату и пошел по коридору. От стен исходил запах, очень похожий на запах смолы, который вернул меня в те года, когда я был в полной зависимости от хорошего настроения других. Я ускорил шаг.
Когда я пересекал двор, из пустой конюшни появился Беполо. Он торопился, чтобы проводить меня за ворота. Он дружелюбно протянул мне руку.
– Ваш прославленный отец сегодня необычайно весел, господин Перри! Он и должен быть таким, судя по его цветущему виду!
– Где служанка?
– Как, сэр, разве она не в доме? Нет? Тогда, очевидно, она вышла. У нее мало работы по дому. И если ее нет в доме, значит, она ушла.
– А я полагаю, если она не ушла, тогда она в доме.
– Возможно, вы очень близки к истине, господин Перри.
– Передай ей обязательно, что я буду здесь завтра. Я думаю, что в доме будет убрано, а отцу приготовлена добротная еда. Иначе будут большие неприятности. Все понятно?
– Каждое слово, господин. Понятнее этих заплатанных бриджей, которые я ношу каждый день.- Он низко поклонился и потянул на себя ворота. Я бросил ему цехин. Ворота со скрипом закрылись. Когда я был на улице, то услышал, как щелкнул замок. Мой отец был в полной безопасности со своими научными исследованиями.
Часы на башне св. Марко пробили час. Толпа оборванных мальчишек дразнила прижавшегося к стене, похожего на громадного цыпленка орнигуана. Небольшое красно-желтое создание отчаянно отбивалось передними лапками и лаяло как охрипший пес. Последнему оно явно научилось у окрестных дворняжек. Некоторые мелкие разновидности древнезаветных зверей перебирались из диких мест в города, где они нашли общий язык с бродячими псами... Орнигуаны и проныры-хватачки, умевшие хорошо карабкаться по деревьям и заборам, в последнее время часто попадались в пределах городской черты Малайсии. Я шуганул прочь малолетних хулиганов и отправился мимо таверны Труна в поисках какого-нибудь дешевого заведения.
Погребок Малыша Голдсмита размещался в старой, разрушенной триумфальной арке. Я сел за столик, и мне принесли вино и мясо. Я ни с кем не разговаривал, хотя за соседним столом компания молодых парней вела оживленную беседу. Когда я собрался уходить, а они уже пели и ревели, один из них наклонился и схватил меня за рукав.
– Ты, должно быть, глубокий философ, кавалер, если так серьезен после выпитого вина!
Смерив его сверху взглядом, я ответил:
– Здесь вы правы, сэр. И впредь я буду считать получение удовольствия серьезным делом.
– Разве ты не слышал, что Твртко покидает Малайсию? Чума хорошо прошлась по его армии. Разве это не стоит отметить? От удовольствия я ударил кулаком в ладонь.
– Значит, замысел Бентсона оказался успешным? На радостях я рассказал им, кто я такой. Все видели, как я парил над Букинторо. Все хотели проставить мне выпивку. Но я отказался от попойки, преследуемый мыслями об Армиде, Бедалар и своем отце. Впервые я устоял перед искушением веселой пирушки.
Я шел по улице и смеющиеся голоса позади меня становились все тише, хотя дальше были другие кабаки, звучали другие голоса. В дверном проеме одной из таверн стояла женщина, она пела песню сладко, как птичка. У нее были почти коричневые губы и темная кожа. Я повернул в направлении апартаментов Кайлуса. Если бы там была Бедалар...
Под аркой его дома уродливая женщина в черном, выглядевшая как ведьма, продавала бумажные игрушки, маленьких птичек, цветы, значки, кораблики, животных. Сквозняком в арку затягивало летучую паутину. За колдуньей в жаровне горели древесные угли; струйки дыма поднимались от большой берцовой кости и кучки куриных костей. Поддавшись порыву, я купил бумажный значок и взобрался на широкую лестничную площадку.
Из комнат Кайлуса никто не ответил.
Я толкнул дверь, раздраженный тем, что его еще нет, несмотря на все заверения, что он обязательно будет к этому времени. Мне нужно было с кем-то поговорить.
В его апартаментах стояла полная тишина. Что-то подсказывало мне, что в комнате, где я находился сейчас, кто-то только что был. В золотых лучах солнца переливалась легкая пыль; кто-то прошел здесь совсем недавно. Воздух был пропитан запахом, слабым, но весьма роскошным. Я стоял в задумчивости тихо, без движения, и тихо было в комнате. Я знал этот запах.
Я снова громко позвал Кайлуса. Я по-прежнему стоял посреди комнаты, дверь оставалась открытой. С улицы отчетливо доносились крики. Я огляделся, очарованный цветами и атмосферой недавних страстей, кипевших в комнате...
В помещении было несколько книг, принадлежащих Кайлусу, много спортивных гравюр, алтарь. В углу находился стол, на котором стояла бутылка и два пустых стакана. Здесь была папоротниковая оранжерейка, фехтовальные рапиры, водяные часы, кровать, покрытая измятым шелковым покрывалом. На покрывале лежало нечто янтарного цвета, размером не больше крыла бабочки. Вид этого маленького предмета заставил меня испытать вожделение, как и легкий запах пачулей, витающий в комнате.
Я узнал этот предмет и поднял его. Панцирь черепахи блестел в лучах солнечного света, а два маленьких рожка торчали впереди как вытягивающиеся стебельчатые глаза улитки. Это был редкой формы плектр. Я держал его в руке.