Мальчик, который видел демонов
Шрифт:
Черная жидкость ползла по стенам, а потом выплеснулась с них в воздух. Капли столкнулись, упали на пол и уже поднялись Руэном-Монстром. Головой он доставал до потолка, телом перекрыл чуть ли не весь коридор, лишь глаза оставались маленькими и желтыми, а кожа цветом напоминала смесь черного и лилового. Не было у него ни ушей, ни носа, ни волос, а рот-пещеру в огромном количестве заполняли острые желтые зубы.
Тут я услышал его голос в голове, мягкий и добрый.
– Алекс, твоя мама очень, очень больна.
Я повернулся и попытался побежать к другому концу коридора, но ноги отказывались меня слушаться. Я успел миновать лишь четыре двери, когда Руэн вновь возник передо мной. На сей раз в образе Старика, с руками, заложенными за спину, и я видел черную нитку, которая висела из пиджака и ползла по полу.
– Алекс, твоя мама может умереть. – Эти слова он произнес с таким видом, будто я нес за это ответственность, будто вина лежит на мне.
Я заплакал и закричал:
– Помогите!
Руэн протянул ко мне руку.
– Я здесь, я помогаю тебе.
Я чувствовал, что попал в ловушку. Повернулся к нему спиной, чтобы побежать, но одной ногой зацепился за другую и упал, вытянув перед собой руки, ударился лбом об пол. Хотел подняться, но сил не хватило. Прижался щекой к полу, такому холодному, что тело онемело. Руэн стоял надо мной.
– Время еще есть. Но действовать надо быстро. Поднимайся, поднимайся.
Я перекатился на спину. Смотрел на него снизу вверх. Чувствовал, что все кончено, во мне ничего не осталось, внутри я пуст.
– Ты демон, – напомнил я ему. – Демоны вредят людям, а не помогают им.
Руэн ухмыльнулся.
– Тебе помогаю только я или нет?
Я посмотрел на потолок. Лампы мерцали, пытаясь включиться. Я задался вопросом, есть ли там ангелы. Или Бог.
– Помогите мне, – прошептал я.
– Я помогаю тебе, – произнес Руэн, прохаживаясь вокруг меня с заложенными за спину руками. – Твоя мама будет жить. Тебе надо сделать только одно, Алекс. Как думаешь, ты сможешь сделать только это одно?
Слезы по обеим щекам стекали мне в уши. Я прижал руки к груди, ощущая каждый вздох и выдох, и мне хотелось передать эти вдохи-выдохи маме. Больше всего мне хотелось не дать ей умереть.
Руэн наклонился ко мне так близко, что я уловил его запах. Обычно я от него задыхался, но не в этот раз. Он вложил что-то холодное и острое в мою руку.
– Ты помнишь, как обменивался открытками с другими мальчиками в старой школе, Алекс?
– Да.
– Это тот же обмен открытками. Чтобы твоя мать осталась в живых, тебе следует послать кого-нибудь на ее место.
Я закрыл глаза. Знал, чего хочет Руэн.
– Ты желаешь, чтобы я кого-то убил?
Руэн перестал ходить.
– Разве ты не хочешь, чтобы твоя мать жила, Алекс?
Я медленно сел, посмотрел на то, что он вложил мне в руку. Поначалу решил, что это стеклянный нож. Поднес поближе к глазам и понял, что это отбитая ручка стеклянной кружки. С таким острым краем, что на подушечке пальца появилась капелька крови через несколько секунд после того, как я легонько постучал по нему. Руэн улыбнулся.
– Я не могу этого сделать, – прошептал я, но в голове вновь возникла мама, хотя я и не закрывал глаз. Я увидел ее руку, бессильно упавшую с подлокотника, и пусть даже она спала, глядя на эту повисшую плетью руку, я понимал, что она умирает.
Во рту пересохло, глаза горели, и я чувствовал, будто падаю. Я подумал о своем папе, моем настоящем папе, и том, что он сказал Руэну: «Мой сын оплатит мой долг». И я вспомнил о маме, сидящей на качелях рядом со мной, поднимающихся все выше, и выше, и выше. Она смеялась. Когда она смеялась, мое сердце буквально выпрыгивало из груди. Я хотел снова услышать ее смех.
Наконец я прошептал:
– Кого мне убить?
Глава 26
Зов
Аня
Труди Мессенджер звонит, когда я уже в квартире, в руках одежда и книги, и я не знаю, то ли убирать их обратно в коробки, то ли раскладывать по шкафам, которые я недавно купила. Слышу звонок мобильника и думаю, что это Майкл.
Ее голос звучит сердито, но одновременно в нем слышится облегчение:
– Аня! Я связывалась с секретариатом Макнайс-Хауса, там мне сказали, что вы уехали на некоторое время…
Я делаю глубокий вдох, на сердце по-прежнему тяжело.
– Чем я могу вам помочь, Труди?
– Я звоню насчет матери Алекса Брокколи, Синди. Она в реанимации.
– В реанимации?
– Такое случается крайне редко, обычно порядок поддерживается строго… Она добралась до барбитуратов и…
Пол под ногами разом опускается футов на десять. Я слышу, как трудно она говорит «попытка самоубийства», «кома», и «повреждения мозга», потом о принятых и принимаемых мерах, но все это доносится издалека. Словно глушится взлетающим рядом самолетом. Наконец в наушнике воцаряется тишина, и перед моим мысленным взором возникает ужасная картина: Урсула стучится в дверь комнаты Алекса, с новостями, еще прячущимися во рту, будто секретное оружие.
– Кто-нибудь сказал Алексу?
– Пока нет.
Я сажусь на кровать, лихорадочно размышляя, что надо сделать и в каком порядке.
– Я сейчас же еду к нему. Когда я смогу привести его к Синди?
– Пока это невозможно, – отвечает Труди. – Во всяком случае, сейчас. Они делают все, что могут, но… Сестра Синди здесь. Она безутешна. Для Алекса приезд сюда чреват психологической травмой. Давайте подождем, пока острота ситуации спадет, и у нас появится большая ясность с состоянием Синди.