Мальчики Из Бразилии
Шрифт:
Посмотрев на нее, Либерман кивнул:
– Думаю, он им станет.
– Я думаю, что он полностью использует свои возможности, - сказала она, вставая, и на губах у нее мелькнула гордая улыбка.
– Он очень талантлив.
Фарбы приехали за ним в пятницу, 28 февраля, упаковали вещи Либермана, после чего он вместе со своим чемоданом, портфелем и костылями оказался в их новом «линкольне». Марвин Фарб вручил ему копию больничного счета.
Gott im Himmel!
***
Сэнди, девушка из офиса рабби Горина, позвонила и пригласила его на ленч во вторник, в 11 часов утра. Это будет прощание.
Он
– С кем?
– осведомился он.
– С рабби. Разве вы не слышали?
– Апелляция отклонена?
– Он отказался ее подавать. Он хочет пройти уготовленный ему путь.
– О, Господи! Как жаль. Да, конечно, я буду.
Она дала ему адрес: у «Смилстейна», в ресторане на Канал-стрит.
«Таймс» изложила эту историю в колонке на развороте, которую он пропустил. Решив не оспаривать обвинение в новом заговоре, Горин счел за лучшее принять решение судьи, отменяющее его условное освобождение. 16-го марта ему надлежало явиться для отбытия наказания в федеральную тюрьму Пенсильвании.
– М-да.
– Либерман покачал головой.
Во вторник, 11-го, он, опираясь на палочку, неторопливо поднялся по лестнице в ресторан Смилстейна. Ступеньку за ступенькой, придерживаясь за перила. Убийство.
На верхней площадке лестницы, куда он добрался, задыхаясь и обливаясь потом, он обнаружил большой зал с холлом, зеленым куполом над площадкой для оркестра; в зале была масса ненакрытых столов и ряды складных стульев, а за столиком в самом центре мужчина диктовал меню, которое записывал склонившийся к нему официант. Горин, сидящий во главе стола, увидев его, отбросил в сторону меню и салфетку с колен, вскочил и подбежал к нему. Он был оживлен и весел, словно борьба принесла ему победу.
– Яков! Как я рад видеть вас!
– пожав ему руку, он подхватил Либермана под локоть.
– Выглядите вы прекрасно! О, черт, я и забыл о лестнице!
– Все в порядке, - сказал Либерман, восстанавливая дыхание.
– Отнюдь, с моей стороны это было просто глупо. Я должен был бы выбрать какое-нибудь другое место, - они подошли к столу: впереди Горин, а сзади Либерман, опирающийся на палочку.
– Руководители наших отделений, - представил Горин.
– И еще Фил и Пол. Когда вы отбываете, Яков?
– Послезавтра. Мне очень жаль, что вы...
– Забудьте, забудьте. Я буду там в хорошей компании - почти весь мозговой трест Никсона. Самое подходящее место для заговорщиков. Джентльмены, это Яков. А это Дан, Стиг, Арни...
За столом сидели пять или шесть человек, не считая Фила Гринспана и Пола Штерна.
– Вы выглядите куда лучше, чем в последний раз, когда я вас видел, - широко улыбаясь, сказал Гринспан.
Либерман, садясь на стул напротив него, сказал: - Слушайте, а я даже не помню вас в тот день.
– Еще бы, - согласился Гринспан.
– Одной ногой вы были уже на том свете.
– Там оказались прекрасные врачи, - сказал Либерман.
– Мне оставалось только удивляться их мастерству.
– Он пододвинул свой стул поближе к человеку, сидящему справа от него, прислонил палочку к столу и взял меню.
– Официант, - сказал Горин слева от него, - сообщил, что мясо в горшочках нет. Вы любите утку? Ее тут готовят
Прощание было окрашено грустью. Пока они ели, Горин говорил о порядке в руководстве, что предстоит сделать Гринспану для поддержания связей, пока он будет в тюрьме. Предлагались ответные меры возмездия, звучали грубоватые шуточки. Либерман постарался рассеять атмосферу, рассказав забавную историю о Киссинджере, поведанную ему Марвином, которая, скорее всего, была правдой, но она не помогла.
Когда официант убрал посуду со стола и спустился вниз, оставив их за кофе, Горин положил руки на стол, сплел пальцы и серьезно обвел взглядом присутствующих.
– Стоящая перед нами проблема - последняя из тех, что предстоит нам разрешить, - сказал он, не отводя глаз от Либермана.
– Так, Яков?
Либерман, глядя на него, только кивнул.
Горин внимательно пригляделся к Гринспану со Штерном и к каждому из руководителей отделений.
– Существуют девяносто четыре мальчика, - сказал он, - в возрасте тринадцати лет, некоторым из которых еще меньше, которые должны быть убиты до того, как они подрастут. Нет, - с напором сказал он, - я не шучу. Видит Бог, как бы я хотел, чтобы это было именно так. Некоторые из них живут в Англии - это для тебя, Раф; некоторые в Скандинавии, Стиг; часть тут, в Штатах, часть в Канаде и Германии. Я не знаю, как мы доберемся до них, но мы должны и мы это сделаем. Яков объяснит вам, кто они такие и кем они... должны стать.
Откинувшись на спинку кресла, он сделал жест Либерману.
– Только самую суть, - сказал он.
– Не стоит вдаваться в детали.
– И обращаясь ко всем остальным:
– Я ручаюсь за каждое слово, что он вам скажет, как ручаются и Фил с Полом; они своими глазами видели одного из них. Излагайте, Яков.
Либерман продолжил внимательно рассматривать ложечку чашки с кофе.
– Вам слово, - повторил Горин.
Подняв на него глаза, Либерман хрипло сказал:
– Можем ли мы пару минут поговорить с вами с глазу на глаз?
– Он откашлялся.
Горин было вопросительно глянул на него, а потом в его глазах блеснуло понимание. С силой выдохнув через нос, он улыбнулся.
– Конечно, - сказал он, вставая.
Взяв тросточку, Либерман ухватился за край стола и тяжело поднялся с места. Прихрамывая, он сделал шаг, а Горин, положив руку ему на плечо, пошел, приноравливаясь, рядом, мягко обращаясь к нему:
– Я знаю, что вы собираетесь сказать.
– Они отошли в сторону к возвышению для оркестра под зеленым балдахином.
– Я знаю, что вы собираетесь сказать, Яков.
– А вот я еще нет, так что могу только порадоваться за вас.
– Хорошо, могу и сам сказать за вас. «Мы не должны этого делать. Мы должны дать им шанс. Даже те, кто уже потерял своих отцов, могут вырасти обыкновенными людьми».
– Не думаю, что они станут обыкновенными. Но не Гитлерами.
– Значит, мы должны быть добрыми милыми евреями старых времен и с уважением относиться к их гражданским правам. А когда кто-то из них в самом деле вступит на путь Гитлера, ну что ж, пусть наши дети беспокоятся об этом. По пути в газовые камеры.