Мальчишник
Шрифт:
Многое имело место в нашем жилом комплексе с его сверхкрупными для того времени размерами, ничем не поддержанными ни в центральной части города, ни в Замоскворечье, как теперь написано в «Памятниках архитектуры» 1982 года издания. В нашем доме, где напротив, через Москву-реку, был взорван храм Христа Спасителя, от которого у многих наших ребят сохранялись цветные стеклышки: ребята ходили за ними на место взрыва, собирали.
А уже теперь, совсем недавно, в подвал церкви Малюты Скуратова повела меня заведующая отделом снабжения института культуры Елена Викторовна Зеленева. За ключами от подвала мы зашли к заместителю директора Татьяне Петровне Ежовой. Татьяна Петровна сказала мне:
— На днях приходили из вневедомственной охраны и спрашивали: «Так где тут у вас подземный ход?»
— Прочитали «Комсомольскую
— Возможно, — улыбнулась и Татьяна Петровна.
И вот мы с Еленой Викторовной отправляемся к заветным дверям, возле которых я впервые оказался в далеком детстве. Глубокий снег, тропинка не протоптана. Спускаемся по кривым ступенькам, едва угадываемым под снегом. По-прежнему дверь из двух половинок, по-прежнему висячий замок. Я вспомнил, как мы с Олегом заметали шапками следы.
— Елена Викторовна, что у вас теперь в подвале? Тогда были старые, поломанные стулья.
— И теперь отслужившие свой век стулья, — кивнула Елена Викторовна.
— Поразительно, — только и смог я произнести. — Не хватает, чтобы это были одни и те же стулья.
— Боюсь, замок примерз. Давно не отпирали.
Но ключ повернулся, и ушко замка отскочило. Отворили обе половинки. Еще дверь. Она была просто на засове. Тоже не возникло никаких хлопот.
Елена Викторовна щелкнула выключателем — вспыхнул свет. Я впервые увидел наш подвал при ярком освещении. Низкие своды. Круговая кирпичная кладка. И знакомые — и пыль, и цвель. Листы фанеры, доски, стекла в плоских деревянных футлярах, оконные рамы. Быстро направляюсь туда, в следующий зал, куда мы пришли полвека назад, куда привели Левку. В правом углу — гора стульев, бывших стульев. И опять — доски и какие-то железные конструкции. Разве что не было только двух подставок, на которых лежало бы нечто от слесарного верстака.
Без труда добираюсь до того места стены, где было у самого пола прямоугольное отверстие вышиной с полметра — вход в подземелье. Вход был заложен относительно свежим кирпичом.
— Вот он — вход! — сказал я Елене Викторовне. — Крайняя арка. Вторая. Мы начинали отсюда…
Я постоял молча.
Когда потом позвонил по телефону бабушке Оли Мазун, она сказала:
— Да. Были три мальчика. Они хотели попасть в Кремль… в те годы… Вы тоже их знали?
Я сказал, что да.
…Каждый храм имеет свою легенду! Тем более — в этом храме когда-то хранились 114 золотых царских монет. Из них — 4 сторублевых (?). Были спрятаны иконы XIII (?) века. Нашли иконы в тайнике, между прочим, наши ребята-старшеклассники Толя Иванов (брат Гали Ивановой), Игорь Петерс, Валька Коковихин и Юра Закурдаев. И скелет в нише нашли. А девушка была замурована в том месте, где сейчас из серого итальянского мрамора имеется на стене церкви тонкий орнамент в виде рамы. Это храм, где до сих пор не забыты имена Малюты Скуратова и Василия Грязного, «верных и страшных псов царя опричного государства».
А вот уже теперь, 14 июля 1987 года, троллейбус, который отходит от остановки как раз напротив нашего дома, провалился одним колесом в «колодец», внезапно открывшийся под асфальтом. Когда в колодец спустились приехавшие на место аварии ремонтные рабочие, а с ними и корреспондент телепередачи «Добрый вечер, Москва», то увидели помещение, выложенное кирпичной кладкой. Я с Викой в тот вечер, по счастливой случайности, сидел у телеэкрана и смотрел эту вечернюю передачу. И когда показали такое, я совершенно, как в лучшие годы, закричал: «Подземный ход!» Ну, не подземный ход, конечно, а, вполне возможно, какая-то часть винно-соляного двора, например.
На другой день стало известно из этой же передачи (мы с Викой уже специально ее поджидали): археологи любопытства не проявили; рабочие залили подземелье водой, засыпали песком и заасфальтировали. Накрепко. Но, конечно, это не последняя точка в бывших Садовниках.
В статье инженера А. Иванова в журнале «Наука и жизнь» № 1 за 1989 год «Тайна Чертольского урочища» говорится, что дом Малюты Скуратова находился в так называемом Чертолье. Чертолье — квартал между Волхонкой, Ленивкой, Кропоткинской
Встретят Иванов и Коноплев на своем пути и квадратный зал, и кольца в стенах, и люки, и человеческие кости с остатками ржавых цепей. Натолкнутся и на еще одну железную дверь, «покрытую, словно лишаями, ржавыми пятнами», открыть которую им не удалось. Когда они покинули подземелье, то замаскировали вход в него известняком и строительным мусором.
«Для нас было очевидно, что обнаруженный нами подземный ход соединял подворье Малюты Скуратова… с палатами Ивана Грозного в Кремле… Находясь под впечатлением от необычайной экскурсии по древнему подземелью, мы долго сидели на теплых, нагретых солнцем каменных ступенях в тот памятный летний вечер 1933 года. Мимо нас плавно несла свои воды Москва-река».
На следующий день, обследуя правый тоннель, Иванов и Коноплев добрались до обширного подземелья, от которого отходила овальная труба в сторону Москвы-реки, как раз напротив нашей церквушки, напротив нашего подземного хода. Недавно мы узнали, что наш подземный ход действительно существовал. Но об этом — в следующей книге.
АКРОПОЛЬ НА ВОЛХОНКЕ
Левка требовал от меня: должна быть папка для рисования, и одну сторону папки надо сделать плотной за счет куска фанеры, чтобы рисовать стоя. Фанеру выпросили в мебельном магазине, так что с этим было в порядке.
Музей изобразительных искусств на Волхонке, или, как его называл Левка, — Акрополь на Волхонке. По пути на Акрополь Левка однажды показал мне угловой дом на Ленивке, где прежде жил Тропинин. Мы всегда шли мимо этого дома. Еще иногда сворачивали в Антипьевский переулок (улица маршала Шапошникова), где была церковь Антипия и где поблизости «стояли дворы» опричников. Не давал нам покоя царь опричного государства. Пятнадцать лет длились массовые казни, длился террор опричного войска, которое ходило в черной одежде, а у пояса был привязан отличительный знак наподобие метлы: «выметем из страны измену во имя охранения жизни царя». Теперь я уже знаю, что «изучение опричного террора затруднено полной гибелью опричных архивов». Можно обнаружить только «следы этих архивов в некоторых документах тех лет».
Леве нравился Акрополь на Волхонке. Нравились древнегреческие и древнеримские боги и герои, нравились «антики». Крылатые быки, угол Парфенона, высотой чуть ли не в двадцать метров, отлив с рельефов Пергамского алтаря, летящая Нике Самофракийская. Мы с Викой в Париже, в Лувре, увидели подлинную Нике, с которой в свое время специально для московского музея был сделан единичный отлив. Так что Лева рисовал почти что луврский подлинник. Лева говорил:
— Надо копировать работы старых мастеров — воспитывать глаза.