Мальчуган
Шрифт:
«Красная рубашка», который до сих пор сидел, прислонившись к колонне, и с довольным видом держал в зубах свою янтарную трубку, вдруг встал и направился к выходу. Одна из гейш, смеясь, поклонилась, идя ему навстречу. Это была самая молоденькая из всех и самая хорошенькая девчонка. Издали не слышно было, что она сказала, и я уловил только что-то вроде «ах, добрый вечер!» Но «Красная рубашка» прошел с видом, как будто незнаком с ней, и больше не показывался. Очевидно, он тоже ушел домой, вслед за директором.
С появлением гейш сразу сделалось веселее, со всех сторон неслись ликующие возгласы. Стало очень шумно. Начались разные игры. Восклицания играющих были так громки, будто здесь, в зале, проводились занятия по фех-тованию. Некоторые затеяли игру в кэн [43] . Игроки выкрикивали: «Четыре!» – «Восемь!…» – лихорадочно выкидывая то одну, то другую руку. Это получалось у них куда лучше, чем в кукольном театре. В дальнем углу кто-то крикнул:
– Эй, дайте сакэ! – и, показывая пустую бутылочку, повторил: – Сакэ! Сакэ!…
[43] Кэн – игра, при которой двое играющих одновременно выбрасывают вперед несколько пальцев руки, выкрикивая при этом цифру. Общее количество пальцев, выброшенных обоими игроками, должно составить названную цифру. Угадавший выигрывает.
Кругом стоял невероятный шум и гам. Среди всего этого разгрома один только человек чувствовал себя неловко, он сидел опустив глаза и погрузившись в раздумье. Это был «Тыква».
Прощальный банкет был устроен из-за него. Но это вовсе не означало, что все огорчены его отъездом, – нет, все пришли, чтобы выпить и повеселиться. И только ему одному было горько и неловко. Такие проводы лучше бы вовсе не устраивать!
Потом стали петь низкими, грубыми голосами, и каждый свое. Одна из гейш подошла ко мне и спросила:
– Почему же вы не поете? – в руках она держала сямисэн [44] .
– Я не пою, – ответил я, – ты спой сама. Она спела одну песню, а потом воскликнула:
– Ох, устала!…
– Устала, ну так пой что-нибудь, что полегче.
Но тут вмешался Нода, который как-то незаметно подошел и сел рядом с нами.
– Судзу-тян [45] , когда я подумал о том, что ты, наконец, встретилась с тем, с кем так хотела встретиться, а он сразу ушел, – мне стало жаль тебя… – сказал он, подделываясь под завзятого балагура.
– Не понимаю, – сдержанно ответила гейша.
Нода, не обращая внимания на ее тон, затянул неестественным голосом, подражая гидаю [46] :
– Случайная встреча… и встретившись… – Перестаньте! – сказала гейша и хлопнула ладонью Нода по колену; тот в восторге засмеялся.
Это была та самая гейша, что поздоровалась с «Красной рубашкой». Нода смеялся, чувствуя себя чуть ли не на седьмом небе от радости: ведь гейша его стукнула по коленке!
– Судзу-тян! Сыграйте мне, – попросил он, – я станцую.
[46] Гидаю – актер, исполнитель пояснений к классической японской драме; «ведущий».
Нода еще и плясать был готов.
В другом углу старый учитель китайской литературы, кривя свой беззубый рот, благополучно спел первые две строки песни.
– А дальше как? – спросил он гейшу. Плохая память у этих стариков.
Одна из гейш завладела учителем естествознания.
– Сыграть вам? – сказала она. – Но смотрите, если не будете внимательно слушать… – и стала играть и петь.
– I am glad to see you [47] , – в заключение пропела она по-английски, с трудом выговаривая слова.
[47] Я рада видеть вас.
– Вот интересно-то! – восхитился учитель естествознания. – Даже по-английски!
«Дикообраз» оглушающе громко крикнул:
– Эй, гейша! Я буду танцевать «пляску с мечом», – и скомандовал: – Ну-ка сыграй мне на сямисэне!
Гейша, ошеломленная грубым выкриком, даже не ответила ему. А «Дикообраз», не смущаясь, схватил тросточку, вышел на середину комнаты и, сам себе подпевая, стал демонстрировать свои таланты, которых от него никто не ожидал.
Тут Нода, тем временем сплясавший уже несколько танцев, разделся почти догола и, оставшись в одной только узкой набедренной повязке, взял подмышку метлу, вышел на середину зала и стал торжественно маршировать, выкрикивая:
– Японо-китайские переговоры прерваны!… Совсем, видать, с ума спятил!
У меня с самого начала душа болела за «Тыкву», который сидел с удрученным видом. «Хоть это и его проводы, но зачем же ему-то, одетому как подобает, терпеливо смотреть, как другие пляшут чуть ли не нагишом?» – подумал я и, подойдя к нему, предложил: – Кога-сан, пойдемте домой!
– Что вы, – сказал Кога, – ведь меня сегодня провожают, как же я раньше всех уйду домой? Это будет невежливо! А вы, пожалуйста, не стесняйтесь… – Он так и не двинулся с места.
– Что вам за дело до них? Если это проводы, так пусть бы и были ими, а то… посмотрите – ведь это какое-то сборище сумасшедших! Нет, пойдемте отсюда!
Он не хотел, но я почти силой вытащил его из зала, и мы пошли; в тот же момент откуда-то выскочил Нода, который до этого все время вышагивал, размахивая своей метлой.
– Э, хозяин-то раньше всех домой собрался! Это не дело! Японо-китайские переговоры!… Не пущу! – крикнул он и, вытянув руку, метлой загородил нам дорогу.
Я уже давно был раздражен, а теперь не выдержал и заорал:
– Японо-китайские переговоры! А, так ты, наверно, китайская куртка! – и, размахнувшись, ударил Нода кулаком по голове.
Нода сначала был совершенно ошеломлен, потом стал отбиваться, бессмысленно бормоча:
– Ой, ужас какой!… Как ты меня ударил!… Разве можно меня так бить… японо-китайские переговоры…
Тут «Дикообраз», заметив из глубины зала, что началось что-то неладное, оборвал свою «пляску с мечом» и подбежал к нам. Увидев всю эту картину, он схватил нас каждого за шиворот и стал растаскивать.