Мальчуган
Шрифт:
– Вот тут директор и особенно старший преподаватель выражали крайнее сожаление по поводу отъезда Кога-кун на новое место, я же, напротив, желаю Кога-кун, чтобы он как можно скорее покинул ваши края. Но-бэока – это захолустье, и, по сравнению с нашим городом, там, вероятно, много бытовых неудобств. Но, по слухам, это местность, где сохранились очень простые и честные нравы, и говорят, что там все, и преподаватели и школьники, отличаются старинной прямотой и честностью. Я верю, что в Нобэока не найдется ни одного наглого франта из тех, что рассыпают направо и налево лживые комплименты и с милым видом обманывают благородных людей! И я не сомневаюсь, что такого славного и хорошего человека, как он, разумеется встретят там с распростертыми объятиями! Со своей стороны я от души поздравляю Кога-кун с этим назначением. В заключение хочу пожелать, чтобы, прибыв на новое место в Нобэока, он выбрал себе среди тамошних жительниц достойную, благородную женщину, хорошо если б из состоятельного дома, и, не теряя времени, создал свою семью, полную мира и спокойствия. А та неверная, непостоянная кокетка пусть умрет со стыда! – и, громко откашлявшись, «Дикообраз» сел на свое место.Я хотел было опять похлопать, но постеснялся, как бы все снова не стали оглядываться на меня.
«Дикообраз» уселся, и тогда поднялся «Тыква». Он учтиво обошел всех до последнего столика в зале, вежливо кланяясь каждому из присутствующих, и затем сказал:
– По случаю моего близкого отъезда на Кюсю, вызванного личными обстоятельствами, вы, господа преподаватели, устроили для меня этот торжественный банкет, – это оставит в моей душе поистине неизгладимый след… С особенно глубокой благодарностью я навсегда сохраню в своей памяти речи, только что произнесенные директором, старшим преподавателем и другими коллегами. Я уезжаю в далекие края, но я прошу вас, как и прежде, неизменно сохранить ваше ко мне расположение!
И он тихонько вернулся на свое место.
Это просто непостижимо, до чего «Тыква» хороший человек! Он почтительно поблагодарил директора и старшего преподавателя, которые его же одурачили! Кланялся он, как этого требовали приличия, однако, судя по всему его виду, и по тому, как он говорил, и по выражению его лица, – он, казалось, и в самом деле благодарил от души.
Если такой святой человек всерьез высказывает свою благодарность, то становится грустно за него и как-то стыдно за себя. Но и «Барсук» и «Красная рубашка» вполне серьезно и внимательно слушали его – и хоть бы что!
Когда речи закончились, принялись за еду, и со всех сторон слышно было только, как шумно прихлебывают суп. Я тоже попробовал этот суп, он показался мне невкусным.
На столиках была расставлена закуска – заливная рыба, но только приправу к ней приготовили неудачно; было и сасими – нарезанная ломтиками сырая рыба с подливкой, однако ломтики нарезали слишком толсто, и получилось так, словно ешь просто ломти сырого тунца. Тем не менее соседи мои ели и причмокивали, как будто это очень вкусно. Видно, не приходилось им есть кушанья, приготовленные по-эдоски!
Тем временем бутылочки с сакэ начали все чаще переходить из рук в руки, в зале стало шумно. Нода почтительно подошел к директору и принял от него чашечку с сакэ. Вот мерзкий тип! «Тыква» пил со всеми по порядкуи, видимо, собирался обойти таким манером всех кругом. Нелегкое дело!
Подойдя ко мне и расправляя складки хакама, он предложил:
– Выпьем по чашечке?
Я тоже выпрямился в своих тесных брюках и поднес ему сакэ.
– Вы уезжаете… как мне жаль, что мы скоро расстанемся, – сказал я. – Когда вы отправляетесь? Я непременно хочу поехать проводить вас до побережья.
– Нет, что вы, – возразил «Тыква», – ни в коем случае не затрудняйте себя!
Несмотря на его возражения, мне хотелось взять в школе отпуск и поехать его проводить.
Через час в зале был полный беспорядок. Два-три человека уже напились до того, что едва ворочали языком. Раздавались восклицания:
– Ну-ка чашечку!
– Я говорю – выпей, а ты…
Мне становилось скучно. Я пошел в уборную и при свете звезд стал смотреть на сад, разбитый в старом стиле. В это время сюда же пришел «Дикообраз».
– Ну, как тебе моя речь?… Понравилась?
Это было сказано с торжеством.
– Да, очень… только вот одно место не понравилось. Услыхав, что у меня есть какие-то возражения, он
спросил:
– Что же тебе не нравится?
– А вот что: «в Нобэока нет таких наглых франтов, которые с милым видом обманывают людей…» – так ты, кажется, сказал?
– Ну и что?…
– Это слишком мало, сказать только «франт»!
– Так как же еще-то назвать?
– Наглый франт, мошенник, проходимец, волк в овечьей шкуре, жулик, дрянь, шпион, гавкающий пес! – вот как его нужно было обозвать!
– Ну, знаешь, мне всего и не выговорить! Но смотри-ка, как ты здорово говоришь! И как много слов таких знаешь! Чего же ты сам не выступил?
– Да видишь ли, я хотел эти слова во время драки в ход пустить и предусмотрительно оставил их про запас. А для речи это не годится. – Вот оно что! Но все-таки болтать ты можешь… А ну-ка повтори еще разок!
– Сколько угодно! Понравилось? Ну слушай: мошенник, проходимец…
Только я начал, как на веранде послышалась возня и, пошатываясь, вылезли двое.
– Господа! Куда же это годится? Почему вы сбежали? Не пущу… Э, пойдем выпьем! «Проходимец»… интересно! «Проходимец»… – это чудно! Давайте-ка выпьем!… – И они потащили нас с «Дикообразом».
Вообще-то они шли в уборную, но были до того пьяны, что, наверно, забыли пойти, куда им было нужно, и принялись тащить нас. Видно, пьяный всегда хватается за то, что ему попадается на глаза, и тут же забывает, за чем раньше шел!
– Эй, господа! Проходимцев притащили!… Дайте-ка им выпить! Напоите допьяна этого мошенника! Не улизнешь от меня!…
И чтобы я не мог улизнуть, меня притиснули к стене. Озираясь по сторонам, я заметил, что на всех столиках уже не было ни одного нетронутого блюда с закуской и моя доля была начисто съедена. Нашлись же ловкачи – свое съели и все вокруг опустошили!
Директора нигде не было видно, наверно он незаметно ушел домой.
В этот момент послышалось:
– Здесь банкет? – и вошли три или четыре гейши.
Я даже слегка удивился, но так как я был прижат к стене, то лишь глядел, не шевелясь.