Маленькая книга счастья. Где прячется радость и как ее найти
Шрифт:
В то время как во многих культурах черный цвет традиционно остается цветом скорби, некоторые выбирают почтить память ушедших любимых обилием цветов. В гватемальских городках, таких как Чичикастенанго, родственники красят могилы ушедших в их любимые цвета и обновляют краску каждый год в память о них. В результате радужное кладбище больше похоже на живой город и место чествования жизни, чем на погребальный монумент.
Радуги – неутомимые солдаты радости; то, что может победить глубокое отчаянье. Они проникают в пустоты наших жизней – в депрессивные районы, угнетенные сообщества или сердца, страдающие от потери, – и поднимают сигнальный флаг надежды.
Правила максималиста
Вдохновители, деятельность которых я изучала, показали мне силу эстетики изобилия, в том числе то, как сочетания рисунка, текстуры и цвета радуги могут оказывать огромное эмоциональное воздействие. Но я так и не нашла ответа на свой вопрос: что происходит, когда изобилия становится слишком много?
Найти на него ответ мне помогла
Из Нью-Йорка до Уайт-Сульфур-Спрингс добраться можно за одиннадцать часов пути поездом, и я была немного заторможенной, когда увидела маленький зеленый микроавтобус, ожидающий напротив вокзала. Я села в него, не сообразив, что отель находится прямо через дорогу, и почувствовала себя немного нелепо, когда мы остановились через минуту. Я вышла из автобуса в крытую галерею. Автобус смотрелся как игрушка на фоне внушительного здания Гринбрайера в федеративном стиле. Фасад здания был ровным и белым как мел. Я распахнула стеклянные двери в лобби и – пуф! – попала в другой мир. Это было как поднять прохладную крышку бабушкиной шкатулки с драгоценностями, где одно сокровище лучше другого. В центральной комнате стены были насыщенного зеленого и аквамаринового цветов с огромными арками во всех направлениях. По бокам арки идеально обрамляли пары круглых окон на розовом фоне. Под ногами лежал зеленый ковер с тигровым принтом, люстра в виде гигантской птичьей клетки звездной россыпью светила с потолка. Зеленые ковровые дорожки покрывали лестницу, повторяя все до единого изгибы потолка. Тема, воплощенная Дрейпер, – «романтика и рододендроны», но более метко ее можно описать как «Скарлетт О’Хара разлила кислоту» [16]. У меня открылось второе дыхание, как при прозрении, и я решила что-нибудь выпить.
Со стаканом в руке я рассматривала высокие потолки, расходящиеся из верхнего лобби. Стены спальни были цвета мятного мороженого, а на ковре распустились розовые букеты цветов. Я насчитала по меньшей мере семь различных узоров: растительные орнаменты разных размеров, морские ракушки, шотландская клетка. В кабинете в викторианском стиле я влюбилась в мягкое кресло, обитое одной из любимых тканей Дрейпер – Fudge с принтом из красных роз и желтых лилий. Сидя в нем, немного чувствуешь себя командующим флотом на цветочном параде. Такие же пышные цветы распустились на противоположных креслах, оттоманках и пышных портьерах. Это было великолепно, но обескураживающе: у меня перехватило дыхание, когда я пыталась осознать все это великолепие одним махом. Переведя дух и успокоив головокружение, я увидела всю глубину дизайнерского замысла. Дрейпер, несомненно, была мастером наложения слоев. Вместо того чтобы работать на нейтральном базовом холсте, она использует высококонтрастную базу: шахматные полы, широкие полосы, дерзкое сочетание цветов, таких как цвет оперения фламинго с ярким желто-зеленым или вишнево-красный с бирюзовым. Также она наслаивает узоры – столистные розы и тропические листья – минимум два или три на комнату. И на вершине всего – бесчисленные маленькие детали: ленты и вышивки, бра и часы, облицовки и лепнина, от которых глаза разбегаются. В мире Дрейпер у всего многослойная текстура. Для обрамления картин она выбрала паспарту с рисунком вместо простого фона. Под стекло кофейного столика положила журналы. Шторы подвязаны кисточками, у абажуров – бахрома и оборки. Все вместе выглядело напыщенным, причудливым, безудержным – взрослая версия магазина сладостей.
Стиль Дрейпер, возможно, не слишком отличается от стиля Сюсаку Аракавы и Мадлен Гинс, но подтверждает широко известное мнение о том, что сила изобилия поддерживает дух и обновляет тело. В больнице Делнор в Сент-Чарльзе, штат Иллинойс, Дрейпер воспользовалась своим фирменным приемом – использовала набивной ситец в цветочек вместе с моющимися обоями под сосновое дерево, чтобы создать пространство, абсолютно не похожее на больницу. «Что сделано для создания обстановки для пациента, побуждающей в нем желание жить, бороться за восстановление своего здоровья?» [17] – спрашивает она, повторяя слова Флоренс Найтингейл. В Нейплсе, штат Флорида, она спроектировала другую больницу, покрасив ее в лазурно-голубой и разбив клумбы олеандра по кругу здания. В помещениях появились небесно-голубые потолки и полы в зеленую полоску, а еще Дрейпер удалось заменить стандартную бежевую больничную мебель на коралловую.
Работы
И хотя ее дизайны выглядят роскошными, она никогда не рассматривала крупные финансовые вложения в них как обязательное условие. В ее колонке «Доброе домоводство», а также в книге «Декорирование – это весело! Стань сам себе декоратором!» (Decorating Is Fun! How To Be Your Own Decorator) Дрейпер предлагает доступные советы для создания роскошных интерьеров с бюджетами, урезанными Великой депрессией. Для тех, кто не мог себе позволить очаровательных ковров, Дрейпер предлагала отделать пол узором в клетку или в крупный горошек, который «выглядит как веселые воздушные шары». Женщинам, безжалостным к несочетающейся мебели, она сообщала, что сочетать все слишком дотошно – безвкусно, и предлагала покрасить отличающиеся предметы белой краской или обить цветной тканью.
Если цветы слишком дорогие, большая ваза с листьями лавра или сосновыми иголками может стать отличной заменой. Или предложение для тех, кому нужны новые шторы: почему бы не сшить лоскутное полотно из старой одежды? Интерьеры Дрейпер всегда вносят роскошь даже в самую простую обстановку. Ее советы помогают увеличить ощущение текстурности в доме, напоминая рукодельницам, что их цель – радость, а не достижение совершенства.
Дрейпер призывала женщин думать о доме как об обители восхищения и фантазии. Она убеждала игнорировать общепринятое мнение и создавать дом, слушая чувства, а не разум. Когда я смотрю на Гринбрайер, я думаю о том, многие ли из нас дают волю хоть небольшой части своих желаний, как часто мы передумываем или одергиваем сами себя. И вспоминаю о гофрированном платье, которое примеряла пару недель назад и отложила, услышав в голове незнакомый строгий голос: «Это так вульгарно!» Интересно, сколько радости отобрал у меня этот голос за всю мою жизнь?
Минимализм часто пытается декларировать высокие моральные цели, игнорируя эстетику изобилия как чрезмерное распутство. «Свобода от украшений – это знак силы духа», – провозглашает австрийский архитектор Адольф Лоос в лекции с говорящим названием «Орнамент и преступление» (1910). Подобно модернистскому отказу от цвета, это стремление к чистоте было объявлено путем к более просвещенной цивилизации, но по сути оно едва прикрывало этнические и расовые предрассудки. Лоос преисполнен презрения к людям, которых считал безыскусными, – «деревенским женщинам ЮАР, Персии и Словакии» [19], – тем, кто не может отказать себе в украшении дома и одежды. Традиционные ремесла, такие как вышивка, вязание крючком, ткачество, полные замысловатых узоров (и часто, хотя и не всегда, выполняющиеся женщинами), были забыты как второразрядные формы искусства. Дороти Дрейпер подверглась похожей критике: архитектор Фрэнк Ллойд Райт называл ее второсортной осквернительницей – каламбур, поругавший тем самым почти религиозное презрение модернистов к изобилию, словно оно подразумевает нечистоту. Столкновение между эстетикой и моральными ценностями повторялось в истории много раз, создавая ситуации, когда наш выбор эстетики олицетворял мост к нашим добродетелям. Так происходит и сейчас. В мире, переполненном дешевыми и доступными вещами, выбор простых, неукрашенных товаров стал символом добродетели – таким же, как стройность и следование общепринятым правилам гигиены. Многие из нас несут камень этого стереотипа и неосознанно боятся, что любовь к узорам, текстурам и роскоши – это потакание внутреннему гедонисту.
Но на примере более длительного периода истории эволюции мы обнаруживаем, что изобилие – часто признак здоровья и жизнестойкости [20]. Блестящие медальоны у павлина на спине совершенно не нужны для выживания, но они сообщают самке павлина с ощутимой ясностью, что ей повстречался достойный самец. Мужская особь птиц-шалашников строит сложное гнездо, украшенное цветами, листьями, ракушками и даже кусками пластика, чтобы продемонстрировать своим потенциальным партнершам, что они в отличной форме. Минимализм взращивает идею, что все в природе создано с идеальной экономией, но в действительности роскошь в природе проявляется повсеместно. Разве в экономном мире плодовая мушка танцует, а лось носит ветвистые рога на голове? Такие выступления требуют много энергии: яркие узоры или экспрессивные движения явно демонстрируют, что организм достаточно активен для подобных затрат. Эволюционный теоретик Денис Даттон верил, что подобная логика применима ко всем формам искусства, созданного человечеством, – от изобразительного искусства до музыки и фольклорных ремесел, так презираемых Адольфом Лоосом. Трудоемкая работа над произведением, создание красоты и изобилия – не что иное, как рукотворный хвост павлина. Это говорящий символ того, что вы обладаете энергией и у вас ее в достатке для того, чтобы позволить себе радость чистого созидания.