Маленькая польза

Батчер Джим

Тридцать раз за поездку, я был вполне уверен, что я собираюсь потерять сознание и проснуться через пятьсот лет в будущем, но все-таки оказалось, что я должен был вынести только несчастные двадцать минут до того, как Майкл добрался до моей квартиры.

Обе двери кабины открылись, и прозвучал утомленный, но авторитетный голос Люччио.

– Подведите его к двери, он должен позволить нам пройти через его защиту.

– Все хорошо, – сказал я, вставая. Звук правда получился такой "Ввввхрр", а когда я попытался встать, я почти выпал из грузовика. Майкл поймал меня, и Кинкейд, быстро

подскочив, помочь ему поставить меня на землю.

Я смутно почувствовал, что одна из рук Кинкейда вошла в мой карман и вышла оттуда пустой. – Сукин сын, – сказал он, усмехаясь. – Я так и знал.

Люччио появилась из кабины грузовика, неся на руках Архив, задрапированную во что-то. Руки и ноги девочки свисали свободно, ее рот открылся во сне, а щеки пылали, как гвоздика.

– Поднимайся, Дрезден, – заявила она. Ее голос был устойчив, но хотя она и была согрета поездкой, все равно она была вся влажная, и холод снова погружал в нее свои зубы. – Поспеши.

Я начал неопределенно перетасовывать ноги, вспоминая где-то на заднем плане, что, когда идешь, надо перемещать их поочередно. Это значительно улучшило наше продвижение. Мы достигли двери, и кто-то сказал что-то об опасной защите.

Ну прямо! – подумал я. – У меня просто нормальная защита, максимум, на что она способна, это поджарить вас до состояния сальных пятен на бетоне. Видели бы вы, что Гард вытворяет.

Люччио тоже что-то сказала о моей защите, а я подумал, что она выглядит замерзшей. А у меня дома был огонь, который она могла бы вероятно использовать. Я попытался открыть дверь перед ней, так, как открывают двери перед леди, но проклятая штука застряла, пока Майкл не открыл ее, пихнув плечом и бормоча что-то осуждающее о непрофессиональной работе.

Потом все запуталось, а мои руки и ноги здорово болели.

Потом всплыла мысль: Парень, какая отличная кушетка.

Мыш сопел у моего лица, и затем почти раздавил меня, потому что положил свою голову и верхнюю часть туловища на меня. Я подумал, что надо устроить ему разнос за это, но решил лучше поспать на моей замечательной кушетке.

Дальше чернота.

Я проснулся в комнате, освещенной только светом от моего камина. Я был слегка поджарен, а пальцы на руках и ногах неловко пульсировали. Какой-то нежный вес нажимал на меня, и при ближайшем рассмотрении оказался буквально всеми моими одеялами. Глубокий, медленный, устойчивый звук дыхания моего пса доносился от коврика перед кушеткой, а одна из моих рук лежала на грубом, теплом, сухом меху спины Мыша.

Где-то рядом журчала вода.

Люччио сидела на скамеечке для ног перед огнем, глядя на пламя. Мой чайник висел над огнем. Таз с водой, над которой поднимался пар, стоял на очаге. Пока я смотрел, она опустила ткань в горячую воду и двигала ею по плечу и вниз по руке, ее лицо было повернуто ко мне в профиль. Глаза были закрыты в выражении простого удовольствия. Свет огня создавал прекрасные, изящно женские тени вдоль тонких линий ее голой спины, вниз к поясу джинсов. Когда она двигалась, мускулы перемещались под мягкой кожей, которая мерцала, как золотая, в свете камина еще целую секунду после того, как теплая ткань проходила по ней, оставляя небольшие завитки пара на своем пути.

Происходило

что-то, чего я никогда не ощущал прежде.

Люччио была красива.

О, она не была фотомоделью, хотя я подозревал, что при небольшой подготовке она была бы не хуже. Черты ее лица были привлекательны, особенно рот, изогнутый, как лук Купидона, с ямочками на щеках, он контрастировал с твердым подбородком, и как бы устанавливал границу между застенчивостью и мужеством. У нее были темные глаза, которые вспыхивают, когда она сердита или удивлена, а ее каштановые волосы были длинные, кудрявые и блестящие. Наверное, она заботилась об этом – но была слишком большая сила в этом лице, чтобы быть просто симпатичной.

Красота это глубже.

В ней было невыразимая женственность, в которой сплелись нежные линии, тихое изящество, и податливая сила, и которые, как я только в эту секунду понял, проживали в том же самом месте, где и глава Стражей. И, возможно, что более важно, я знал качество личности под кожей. Я знал Люччио в течение многих лет, бывал с нею в разных напряженных ситуациях, и считал, что она была одной из тех старых Стражей, кого я и любил, и уважал.

Она перекинула свои волосы на другую сторону ее спины и вымыла другое плечо и руку так же, как медленно, и так же очевидно получая удовольствие при этом.

Прошло некоторое время, пока я рассматривал голую спину и плечи женщины. Это случается значительно более редко, чем рассматривать различные кошмары, которые моя работа предоставляет мне в избытке. Но даже среди всех кошмаров, рано или поздно должна же человеку выпасть удача мельком увидеть красивую мечту. И несмотря на неприятности, в которых я сидел по горло, в течение этого момента, сейчас, под всеми этими одеялами, я смотрел кое на что красивое. Это заставило меня пожалеть, что у меня нет таланта запечатлеть этот вид углем, или чернилами, или маслом – но у меня никогда не было такого дара. Все, что я мог сделать, – впитывать этот простой вид: красавица, умывающаяся в свете от камина.

Я фактически не замечал, что Люччио повернула голову и видит меня. А потом внезапно понял, что она пристально смотрит на меня своими темными спокойными глазами. Я сглотнул. Я не знаю, чего я ожидал. Крика, возможно, или резкого замечания, или по крайней мере румянца. Люччио ничего такого не делала. Она только возвращала мне взгляд, спокойная и сбалансированная, или прекрасная, если хотите, одна рука прикрывает груди, а другая так и забыта опущенной в таз с зажатой в ней тканью.

– Извини, – сказал я наконец, опуская глаза. Я, вероятно, покраснел. Черт возьми. Может, выдать это за небольшое обморожение, героически перенесенное во имя ее.

Она издала тихий звук, который был слишком мягок, чтобы быть смешком.

– Тебе это неприятно?

– Нет, – сказал я сразу. – Бог мой, нет, конечно, нет.

– Тогда почему ты извиняешься? – спросила она.

– Я, мм … – я кашлянул. – Я только полагал, что девочка, которая достигла совершеннолетия во время правления королевы Виктории, будет немного более консервативна.

Люччио издала короткий смешок.

– Виктория была британка, – сказала она. – Я итальянка.

– Это разница, да? – спросил я.