Маленький Большой человек
Шрифт:
Я говорю, что всем доволен, но хотел бы знать, с чего это он взял, чёрт побери, что я чем-то недоволен.
— Так, а чего ж ты меня звал? — говорит он.
— Да никого я не звал!
— Звал! — настаивает он. — Ты сказал «Эрп». Так вот моя фамилия Эрп.
— А-а-а… — отвечаю, усмехаясь, — это меня просто… стошнило.
Тут он как врежет мне!
Ну, я что ж… вскакиваю на ноги, уже с пушкой. А он отвернулся и пошел прочь. А что мне — остаётся только или продырявить ему спину или признать, что инцидент исчерпан. Ну, не мог же я допустить, чтоб за ним осталось последнее слово, вот и бросаю ему пару тёплых фраз вдогонку, да таких, что у всех чуть не отпали уши. Ну, он тогда поворачивает оглобли.
— Ну, ты, тошнотворное создание, — добавляю, — а, ну, доставай свою пушку, — потому как он эдак неторопливо направляется ко мне, и уже совсем рядом, и при этом не делает ни малейшей попытки достать свой револьвер. А так как он подошел совсем впритык, то не стану же я в самом деле стрелять ему прямо в брюхо. Наконец, когда между нами осталось меньше шага, он своей левой хватает мою правую, — а пальцы у него, что твои клещи! — а правой спокойно достает свою пушку и тяжелым стволом — трах! — меня по темечку. Тут я, честно говоря, и отключился.
Трюк этот прозвали «завалить бизона» и когда Эрп заделался маршалом, он взял его себе на вооружение как излюбленный приём. За всю свою бурную жизнь укокошил он немногих — всего двоих или троих, зато уж завалил таким образом, пожалуй, не одну тыщу. Большего ехидства и фанаберии, чем у него, ей-Богу, не встречал. Вот например, Бешеный Билл, тот в подобной ситуации честно и откровенно пристрелил бы обидчика. Другое дело Эрп. Для этого он был чересчур высокомерным и заносчивым типом. Раз он с тобой стреляется, значит, вроде как считает тебя ровней, так сказать, достойным противником. А он ровней никого и не считал: остальные, мол, недостойны и того чтоб он их пристрелил. Вот он и кроил им черепа.
Уж не знаю, как там у него это выходило, но стоило ему лишь взглянуть на тебя, как на кучу дерьма, и ты, хоть с этим и не согласен, но поневоле на миг помедлишь, прежде чем пустить в ход пушку, а ему этого как раз и хватит, чтоб тебя завалить. Как бизона.
Как я уже упоминал, в Канзас-сити вернулся я весной семьдесят второго. За двадцать пять центов помылся в цирюльне, после чего облачился в городской костюм из сундучка, оставленного здесь на хранение, и направил свои стопы прямиком в школу Амелии.
Директриса, даром что сизомордая, была сама любезность:
— Ах, — сказала она, наливая мне чаю в изящную чашечку, — мы так переживали, что вы не вернётесь вовремя из этой вашей научной экспедиции!
Мне не терпелось поскорее повидать свою племянницу и посмотреть, каких ещё хороших манер поднабралась она за зиму, но решил, что надо Шайен ответить взаимностью мисс Элизабет Уэмсли, тем паче, что сидел я, развалившись в кресле посреди гостиной её «Академии для благородных девиц»; какой-то фикус в горшке щекотал мне за ухом своими листьями, руки покоились на вышитой батистовой салфетке, а ещё одна такая же лежала у меня под головой, которую я, как культурный человек, смазал медвежьим жиром.
— Надеюсь, — сказала мисс Уэмсли, — что вы собрали много диковинных раритетов и уникальных окаменелостей для экспозиции в наших очагах культуры на восточном побережье.
Представляете, под каким соусом малышка Амелия преподнесла ей мою охоту на бизонов!
— Вы непременно должны мне рассказать об этом, — продолжала она, — но прежде, право же, я думаю, нам следует обсудить ряд безотлагательных, хотя и низменных, вопросов. А и правда, — она выставила напоказ крупные передние зубы в некоем подобии улыбки, — разве они всегда не одни и те же?.. Не сомневаюсь, дорогой мистер Крэбб, вам не надо объяснять, что если питомица проучилась в нашем заведении хотя бы две недели, а потом покинула его, то гонорар за семэстэр не возвращается.
Я счел за благо опрокинуть чашку себе в рот потому, как почувствовал, что иначе оболью скатерть.
— Она сбежала… — прошептал я, обмерев.
На что мисс Элизабет Уэмсли зашлась трескучим смехом. Звук был такой, как будто рвали шелковую шаль.
— Ну, что вы, мой дорогой мистер Крэбб! Ни в коем разе! Наша милая Амелия выходит замуж, вот что! Увы! У нас не было никакой возможности изыскать способ оповестить вас. Не имея ни вашего почтового адреса, ни каких-либо других координат, чтобы отыскать вас среди этих ваших бескрайних пустынь и неприступных гор…
— За кого? — спрашиваю. И думаю, что будь я где-то в другом месте, а не в этом душном салоне, где стоял затхлый запах засушенных цветов, то далее с моей стороны последовали бы яростные проклятия в адрес этого негодяя и угрозы убить подлеца. Мне просто и в голову не пришло, что на Амелии и впрямь может кто-нибудь жениться, или хотя бы пообещать… кроме какой-нибудь шушеры вонючей, конечно. Видите ли хоть я тут и поминаю то и дело, что она поднабралась хороших манер, но в глубине души-то я никогда не забывал, что вытащил её из грязи, и не сомневался, что стоит предоставить её самой себе, как она тут же скатится в ту же грязь.
Но тут мисс Уэмсли и говорит:
— При всей присущей нам скромности, мистер Крэбб, я право полагаю, что в данном случае нам позволительно бы было выразить глубокое удовлетворение выбором Амелии. Воспитанницы Академии Уэмсли — хозяйки лучших домов Новой Англии, и неудивительно…
— За кого?! — повторяю, потому что никак не возьму в толк, что она не для того тянет, чтобы смягчить удар, а для пущего эффекта.
И, клянусь, тут она называет имя сенатора штата и сообщает, что это его сын, молодой адвокат в Канзас-сити, которого мисс Уэмсли наняла представлять интересы Академии по делу о неуплате за обучение, — тут она бросает на меня многозначительный взгляд, — по каковой причине он и появляется в Академии, встречает Амелию и «сердце его, — как сказала моя собеседница, — пронзает стрела Купидона». Всю зиму он, как водится, ухаживает за ней, а свадьба назначена на май. Потому мисс Уэмсли и беспокоится об уплате — ведь её семестр заканчивается в июне. А денег, что я заплатил прошлой осенью, хватило только на первое полугодие, и, начиная с семьдесят второго года мисс Уэмсли вынуждена содержать Амелию в кредит, хотя в кредитоспособности такого известного исследователя и путешественника как я, она ни разу не позволила себе усомниться.
Я незамедлительно выкладываю кругленькую сумму. Мне было стыдно за свои скоропалительные и превратные выводы насчёт Амелии, но от такого головокружительного взлета малышки у меня буквально закружилась голова. Конечно, я мечтал о том, чтобы со временем устроить ей достойную партию, но чтобы так вдруг… да тут любой ошалеет.
Как только эта старая наседка получила денежки, она тут же их убрала и выпорхнула в предпокой, чтобы послать за Амелией, у которой как раз был урок то ли кройки, то ли шитья, то ли ещё чего-то такого. Войдя, племянница чмокнула меня в щёку, только что вышедшую из-под рук брадобрея, и я порадовался своей предусмотрительности. Потому как, если чьё прикосновение и могло напомнить мне о миссис Пендрейк, так это прикосновение Амелии. И это при всём при том, что мисс Уэмсли обряжала своих девиц в длинные и глухие убогие платья мышиного цвета. И никаких румян, пудры или там украшений. Так что почти все воспитанницы, что встречались мне по дороге, отличались друг от друга не больше, чем мыши одного помёта.