Маленький Большой человек
Шрифт:
Денвер строился как раз посреди их охотничьих угодий, но они претензий пока не предъявляли. Я даже помню, что в самом начале какой-то вождь по имени Маленький Ворон прискакал в посёлок из своего стойбища и перед большим скоплением белого населения произнес речь. Вообще-то он два раза приезжал, первый раз его переводчик напился до потери сознания, и всю затею пришлось перенести на следующий день, когда вождь приехал вновь и произнёс длиннющую речь в стиле Старой Шкуры Типи, которая одних позабавила, а других, наоборот, взбесила, потому как вместо того, чтобы выслушивать болтовню старого грязного индейца, они предпочли бы, в этот момент, рыть золото, Маленький Ворон был простоволос, у него было широкое лицо и широкие плечи, в ушах — большие медные кольца. Суть его речи, ежели слить «воду», сводилась к следующему;
— Арапахи приветствует бледнолицых на этой земле, которая принадлежит Арапахи с тех самых пор, когда… — (далее следует подробный отчёт о том, как любят его племя духи с множеством примеров мистического характера из истории Арапахов). — Арапахи любят бледнолицых и считают их братьями, — (далее — глубокий анализ данного вопроса, имеющий целью, главным образом, добиться угощения бесплатным кофе с большим количеством сахара). — Арапахи счастливы, что белые люди добывают здесь жёлтый песок, раз уж он им так сильно нравится. Наша мать земля родит все сущее для всех людей, живущих на ней, и у каждого народа есть на земле уголок, который он зовет своим домом и который ему доводилось окропить своей кровью. Именно в таком уголке и поставили своё стойбище наши бледнолицые братья, и мы, народ Арапахов, принимаем их с миром и дружбой. Арапахи надеются, что вы не станете делать зла. Они также надеются, что вы не задержитесь здесь надолго…
Маленькому Ворону дали сигару, покормили завтраком, который он съел с помощью ножа и вилки, а потом он уехал в своё стойбище. А вскоре после того воины Арапахов отправились на запад воевать с ютами, а в их отсутствие толпа пьяных старателей нагрянула в их деревню, учинила дебош и изнасиловала нескольких женщин. Арапахи, когда вернулись с войны, пошумели немного, но ничего серьёзного так и не предприняли. Должен вам сказать, что раньше я не слишком восхищался городами и городской жизнью, но, сдается мне, причина тут в том, что те городишки, куда меня забрасывала судьба, мне своими руками строить не доводилось. От жизни у Пендрейков в штате Миссури я без ума не был, вы помните — не мог понять, в чем её смысл, такой жизни-то. Здесь, в Денвере, всё было иначе: он рос у меня на глазах и при моём участии. К лету он превратился в самый настоящий город, а люди с равнин все прибывали и прибывали; и хоть старательская удача улыбалась немногим, а многие — Божьей волею — разорялись и уезжали восвояси, но очень многие оставались, оседали, капитальные дома постепенно заменяли холщовые палатки, потом газета начала выходить, а там, глядишь, и церковь поставили (хотя пастора, должен вам сказать, я избегал всеми силами, как и краснокожих), потому как в те времена без церкви город был не город. Вот и получалось, что мы, судя по всему, задержимся в этих местах подольше, чем хотелось Маленькому Ворону. Сам я постепенно другим человеком стал, сами понимаете, партнер деловой из меня получился хоть куда, деньги зарабатывал, одевался по-человечески, и к девчонкам-испанкам в Санта-Фе подход найти умел, и вообще, по-моему, просто прекрасно, что предприимчивость белого человека нарушила вековой сон этой девственной земли. Да что там говорить, самая жалкая старательская хижина — это же просто дворец и символ торжества цивилизации над дикостью и запустением… По крайней мере, так я думал тогда.
Ещё год или два до меня время от времени доходили рассказы про Шайенов и их проделки, хотя специально я никого не расспрашивал, но дело в том, что поток народу с востока, снявшегося с места по причине золотой лихорадки, проходил именно через земли племени, южную их часть, а те, кто уже Божьей волею разорился и разочаровался, понуро брели домой теми же местами. Так что можете себе представить, какой эффект все это производило на бизоньи стада, служившие Шайенам источником всего необходимого для жизни. Кроме того, через те же земли вдоль реки Рипабликен теперь регулярно ходили дилижансы, а я ведь, помнится, говорил вам, что индейцы просто не выносят ничего регулярного.
Но при всем при этом стычек с ними было меньше, чем можно было ожидать: при всей своей дикости, а, может, именно благодаря ей краснокожий поначалу робок и терпелив, когда сталкивается с чем-нибудь необычным. Шайены думали, что люди, прущие по западу за золотом, безумны, и потому считали за благо не мешать им. Время от времени мальчишки или парни угоняли у белых лошадей, а клянчить у переселенцев кофе и табак вообще стало делом обычным. Правда, Шайены любили не столько клянчить, сколько припугнуть. Слегка, потому как заметили, что это эффективнее, чем ждать от белых гостеприимства. Но если пришёльцы давали отпор, то индейцы, как правило, оставляли их в покое, не причинив вреда. Отчасти, это объяснялось тем, что Шайенам всегда не хватало оружия, и даже если удавалось заполучить где-нибудь пару сравнительно новых ружей, у них никогда не было пороха или пуль. Даже наконечники для стрел — и те были у них в дефиците, приходилось добывать железки у бледнолицых — обручи от бочек и всё, что попало.
Я обо всём об этом говорю потому, что в Денвере наслушался всякого бреда про Шайенов. Нет, в этом городе индейцев никогда не научатся терпеть, разве что они коллективное самоубийство учинят — тогда может быть. По крайней мере так мне тогда казалось. Я как раз почувствовал вкус к «строительству цивилизации» «где прежде бродили лишь зверь и дикарь», как писали в тогдашних газетах, и потому к Арапахам, что наведывались к нам, не испытывал ни малейшей симпатии. Но вреда от них никакого не было, разве что вонь да вши — но этого добра и у белого брата в Колорадо тоже хватало, должен вам честно сказать. Но всё равно вокруг только и разговоров было, что, мол, «убрать», да «гнать» их, да «стереть с лица земли»; и, насколько помню, больше других кипятились те, кого старательская удача обошла, а кто преуспел — те почему-то были терпимее. Хотя оно и понятно: если ты продал все, что имел, чтобы отправиться на Запад, золота не нашёл и остался ни с чем «на бобах», как говорится — кто тут виноват? Ясное дело — индейцы, а кто же еще? Без них тут явно не обошлось…
Но вернемся к моим делам: по причине деятельности одной конкурирующей фирмы наше дело — Болта, Рамиреса и мое — оказалось под угрозой: они подрывали наш бизнес низкими ценами, ибо доставляли свой товар прямиком через равнину из Миссури, что обходилось дешевле, чем наши рейсы на юг, в Нью-Мексико, куда, хоть и короче, но гораздо труднее добираться через горы и пустыни. Вот тут-то Болту и Рамиресу и пришла в головы идея отправить меня в Вестпорт, штат Миссури — теперь это Канзас Сити — и завезти оттуда товаров, которые, значит, пойдут по более «конкурентноспособным ценам», как они говорили, потому как по части бизнеса оба были головастые парни.
Я добрался в Миссури без приключений — один, верхом, везя с собою кучу денег для закупки товаров. В Вестпорте я рассчитывал нанять погонщиков с мулами, и, в общем, так все и сделал, чин чином, и через пару недель все было готово — товары, мулы, фургоны и погонщики — и мы выехали в сторону Колорадо.
Однажды — дело было в конце августа — мы устроили дневной привал неподалёку от реки Арканзас, что в западной части Канзаса. Место там безлесое на много миль вокруг, ни деревца, и я залез в тень под фургон, улегся там, положив под голову скатанное одеяло, и попыхивал трубочкой, потому как незадолго до того завел себе такую дурную привычку. Может, я даже задремал слегка, что было бы не удивительно, но вдруг ощутил, что какая-то подозрительная тишина повисла в воздухе… Отношения с погонщиками у меня не сказать чтобы очень задушевные были: они бесились, что нанял их мальчишка — это я, то есть, — вот и приходилось периодически напоминать им, что «Кольт-Драгун» всегда со мной и у нас с ним намерения серьёзные… В общем, в этот самый момент закралось мне подозрение, что они Шайен решили устроить какой-то сюрприз. Это сразу вернуло меня в чувство и пушка оказалась у меня в руке в одну секунду.
Однако, лежа под фургоном, я увидел чьи-то ноговицы с бахромой, и пару мокасин с завязками, расшитыми бисером, голубым и красным, и с белой полосой от лодыжки до большого пальца. Мне как-то раз довелось сидеть и наблюдать, как Падающая Звезда с помощью жильной нитки и костяной иголки расшивает мокасины этим самым бисером.
Так вот, это были те самые мокасины, и стоял в них, судя по всему, никто иной как Горящий Багрянцем, несмотря на то, что мне были видны только ноги. Он был не один — ещё пятнадцать или двадцать пар ног в мокасинах насчитал я, глядя из-под своего фургона. И что-то очень не понравилось мне в том, как стояли эти ноги.
Вам, наверное, интересно, что именно мне не понравилось. Видите ли, с того места, где я лежал, мне не было видно ни одного ружейного приклада. А это означало, что они держат оружие наизготовку.
Глава 13. ВОЗВРАЩЕНИЕ К ШАЙЕНАМ
Выбираться оттуда я особенно не торопился, да и когда выкарабкивался, то не сильно горел желанием вылезать индейцам под ноги. Что до индейских ног, то у меня, впрочем, и выбора не было, потому как фургон они обступили со всех сторон.