Маленький Большой человек
Шрифт:
А случай этот представился гораздо раньше, чем я рассчитывал. Ещё с полмили мы неслись по открытой прерии, сохраняя расстояние между нами и индейцами, но затем пони Шайенов стали нас быстро настигать. Сидел я спиной к кучеру, в левом углу дилижанса, и когда ближайший индеец оказался ярдах в ста, я высунулся и в него выстрелил, потому как, если до сих пор расходовать заряды по примеру охранника было бессмысленно, то теперь, когда они так приблизились, это приобрело большой толк: надо было показать им, что нас голыми руками не возьмешь.
Я не попал в этого всадника даже и близко, но тот вильнул и поскакал с другой стороны дилижанса. Я и говорю Чернявому:
— Стрельни теперь ты в него, дружище!
Но Чернявый и бровью не повел, сидит себе и смотрит исподлобья перед собой и все. И я подумал, вот только выберемся мы из этой передряги, и я займусь тобой, парень, ох займусь! Но в тот момент
Он говорит мне:
— У меня здесь с собой смесь машинного масла и растворителя. Прекрасно удаляет пороховой нагар! Рекомендую — превосходное средство для любых стволов!
Потом вытаскивает из своего чемоданчика какую-то бутылочку и предлагает не церемониться, а испробовать средство на моем стволе, причём, бесплатно. Понравится — он мне уступит целую пинту, с боль-шо-о-ою скидкой.
Вот видите, сколько было проку от этих моих попутчиков. Значит, выхватываю я бутылочку из рук у него, из горлышка её выскакивает пробка, а содержимое проливается прямо на кончик сапога Перча. Клянусь, жидкость мгновенно проедает носок сапога — и Перчу ничего не остаётся делать, как тут же скинуть левый свой сапог и вышвырнуть его в окно!
И вот, сэр, представляете, как только индейцы поравнялись с сапогом, то двое из них остановились, спешились и стали его внимательно рассматривать. И тут мне пришла в голову идея… Так что вылезаю я наружу, оставаясь только одной ногой в окне, что, кстати, когда дилижанс мчится на полной скорости, сделать не просто, и окликаю ребят, которые снаружи. Ну, кучеру, тому совсем не до меня, ну а охранник, как только показалась моя голова, приставил к ней свой дробовик и, похоже, разнес бы всю башку мне, будь у него хоть один патрон — бедняга с перепугу, видать, принял меня за краснокожего. Понадобилось немало времени и сил, да ещё пришлось надсадно драть горло, прежде чем я всё же докричался, несмотря на свист ветра и охватившую его истерию, до его куриных мозгов и втолковал свой план, и в конце концов он пополз к тому месту, где крепился багаж, стал открывать чемоданы и коробки, и выбрасывать разную одежду и прочее содержимое. Чего только не было в сундуке коммивояжёра: пальто, платья, воротнички, костюмы, отрезы материи, которые разворачивались и полоскали на ветру — один такой отрез пришёлся прямо в индейца, хлестко ударил его, и концы его заполоскали по бокам, тогда этот индеец на скаку обмотал материю вокруг себя, однако, тут соблазн взял верх, и он остановился, чтобы хоть краем глаза посмотреть на себя в зеркальце. Ну, в сундуке тоже были зеркала, но, падая на землю, они разбивались вдребезги, впрочем как и бутылочки с маслом для волос. Зато оловянные тарелки оставались в целости, и Шайены обязательно останавливались и подбирали их. Но все это было ничего по сравнению с фурором, который вызвали парящие в воздухе дамские шляпки. Ими, да ещё содержимым нашей большой сумки, открытой вслед за сундуком, завершилась эта часть погони. Последнее, что я увидел перед тем, как дилижанс пошёл под гору, так это как двое Шайенов ссорились из-за панталон Олги, украшенных кружевами и лентами; эти панталоны каждый из них тянул на себя, а с полдюжины индейцев нарядились в шляпки с разными безделицами, оборками и складками.
Потом у дилижанса отвалилось колесо и мы ещё по прерии ярдов двести проехали прежде чем удалось остановить животных, потому как, хоть лошади и устали, но были слишком напуганы, и как только кучер отцепил их от дилижанса, так они тут же убежали, волоча за собой постромки.
Мы с кучером немного обсудили как нам быть дальше: оставаться на месте или уходить. Находились мы на возвышенности над рекой, внизу почва оказалась слишком рыхлой чтоб задержать экипаж. На другом берегу Арканзаса, зимой сильно обмелевшего и покрытого тонкой корочкой льда, тянулись песчаные холмы; там можно было продержаться до тех пор пока заметят, что дилижанс не прибыл вовремя, и вышлют войска, хотя, возможно, ждать пришлось бы долго — ведь не станут бить тревогу, если дилижанс опаздывает меньше, чем на сутки. Но в одном сомневаться не приходилось: трофейное имущество Шайенов отвлечет их не надолго. Скоро они будут тут как тут, хоть покамест о нашей поломке им неизвестно, ведь мы находились в ложбине.
В этой аварии, слава Богу, никто не пострадал — дилижанс устоял, не перевернулся; более того, похоже, небольшая встряска всем пошла на пользу, по крайней мере, Перку и коммивояжёру; если можно так сказать, эта встряска вышибла им дурь из головы. Да и Олга выглядела менее встревоженной, чем прежде, во время погони. Все столпились возле экипажа, и я уже переговорил с кучером, как вдруг заметил, что Чернявый ещё не вылез. Я заглянул внутрь дилижанса, который опасно накренился. Чернявый всё ещё мешкал в своём углу, но угрюмая рожа упрямо вперилась вперёд, да вот только глаза теперь были подернуты пленкой, словно запруда пеной. Я помахал рукой у него перед глазами — а он сидит и в чёрный ус себе не дует, никакой реакции. Тогда я уж снял с него «Кольт» и забрал из карманов патроны да попытался отыскать хоть какие-нибудь документы, но ничего не нашёл, да и времени было в обрез.
Наверно, он умер от разрыва сердца и совсем, видать, недавно. От страха или не от страха — кто его знает. Но остальным сейчас об этом я говорить ничего не стал. А вскоре мы уже перебирались вброд через Арканзас, при этом сильно в ледяной воде промочили ноги и не имели возможности их просушить, так как поначалу не осмелились развести костёр, а потом, когда нас обнаружили, возникло много всяких обстоятельств, когда нам стало не до того. И едва мы добрались до песчаных холмов на южном берегу, как заметили, что Шайены уже почти взобрались на бугорок, а потом как припустят вниз, к брошенному дилижансу. Они думали, что мы там, внутри — вот потому-то его сначала окружили, потом спешились и, издав боевой клич, набросились на экипаж: вытащили тело Чернявого, сорвали с него одежду, набросили на шею аркан и давай тащить волоком по прерии, и волочили до тех пор, пока тело не распалось на куски. Но, кажется, Чернявому уже было всё равно, что мёртвому припарки…
Очень многие из индейцев понапяливали на себя самые различные предметы женского туалета: изысканные модные шляпки, про которые я упоминал, ленты и чехлы от корсетов, а тот храбрец, который победил в споре за панталоны Олги, разорвал их пополам и надел на руки, как рукава. В оловянных мисках ножами они понапрокалывали дырок, нанизали их на красные ленты и те, привязанные к лошадиным хвостам, вовсю звякали и грохотали. Некоторые замотались в отрезы. Склянки со средством для укрепления волос не все разбились, и я видел, как кое-кто из индейцев к ним прикладывался, вот я и поинтересовался у коммивояжера содержимым бутылочек. Ну, а раз теперь их он продать не мог, то сразу же признался, что так, ничего особенного, просто подкрашенная вода и я возблагодарил Господа за это. Потом они увидели наши следы на другом берегу. Вдоль гребня самого высокого холма мы развернули оборонительный рубеж, за ним, в глубине, на обратном склоне расположились Олга с Гэсом и коммивояжер. Последний оказался там не потому, что струсил — просто у него не было оружия. У кучера был карабин, у охранника, к счастью, нашлись ещё два револьвера кроме бесполезного теперь дробовика. Перчу я отдал свой карманный «Ремингтон», себе оставил большой «Кольт» Чернявого. А у Шайенов было всего два-три ружья, и, судя по всему, в плохом состоянии. Вот если б нам для пущего эффекта удалось организовать стрельбу залпами и не подпускать их на расстояние полета стрелы из лука, то, вполне может быть, мы смогли бы остудить наступательный пыл Шайенов.
Поэтому, пока их кони осторожно, чтоб не порезаться, ступали в реку, с хрустом взламывая корку льда у берега, я всем нашим парням указал каждому свою цель, и когда индейцы добрались до чистой воды и перешли на галоп, мы выстрелили все как один.
Я в первый раз бил из этого «Кольта», вот моя пуля и перелетела выше цели, срезав на головном уборе индейца белое перо. Но слепая удача улыбнулась Перчу, который из моего крошечного пистолетика угодил в колено лошади. Скорее всего пуля всего лишь его царапнула, а не перебила кость, однако лошадь скинула седока, который шлепнулся в воду, подняв тучи брызг. Пытаясь его объехать, столкнулись ещё два воина, а наш кучер расщепил лук в руках ещё одного и тот его отбросил в сторону, словно ошпаренный.
Этого оказалось достаточно, чтобы скомкать атаку на одном фланге и повлиять на боевой дух в целом; но двоим индейцам до того хотелось, хоть ты тресни, немедленно достичь успеха, что они готовы были переть грудью даже на жерла пушек. Ну, кучер в это время как раз перезарядил наше единственное дальнобойное оружие, охранник, как и прежде, палил очертя голову, а Перчу — увы! — больше не везло…
К тому моменту, как эти двое нетерпеливых Шайенов, один — на вороном, другой — на пегом в куче брызг почти что проскочили мелководный Арканзас и оказались в семидесяти ярдах, я уже дважды в них выстрелил, и оба раза начисто промахнулся. Они же не дрогнули и, как и прежде, неустрашимо на нас мчались. Все ближе, ближе… Я вжался в песок брюхом, подбородком — тоже; несколько песчинок попали в рот, и мне казалось, что под языком зудят прыщи. Шайен на пегом затянул победную песню, и я её, конечно, понял, и мне стало совсем не по себе — я знал, что он взвинтил себя, как это делают Шайены, до истерики и что ему сейчас в неистовстве нет удержу, и только смерть одна способна его остановить.