Маленький человек из Опера де Пари
Шрифт:
— Джина, ты счастлива? — тихо спросил он, прижимаясь щекой к ее груди.
— Да. С тех пор как тебя встретила, я живу в радости, я забыла о возрасте. Раньше я занималась любовью потому, что считала это супружеским долгом. О нет, у меня был прекрасный муж, но… только с тобой я узнала, что значит истинное наслаждение, какое это пьянящее чувство…
Кэндзи был благодарен Джине за то, что она никогда не требовала от него пустых пафосных слов — банальностей, которыми принято обмениваться у влюбленных. Люди злоупотребляют словами, и слова теряют смысл. Сколько ночей провел он рядом с женщинами, которые умоляли его: «Скажи, что ты меня любишь! Ну что же ты молчишь?!»
Джина накинула пеньюар и подошла к окну.
— Дождь закончился, солнышко вернулось… Кэндзи, меня беспокоит поведение Жозефа и Виктора. Я за них боюсь. Неужели они настолько безрассудны?
— Не надо за них бояться.
— И все же я боюсь. Всего боюсь. Боюсь счастья, которое на меня обрушилось, боюсь, что оно не продлится долго, боюсь времени, которое мчится вскачь, и бед, которые не смогу вынести…
— «Уступи страху несчастья — и познаешь несчастье страха».
— Опять твои поговорки! — невольно улыбнулась она.
— Это не моя поговорка, а слова Бомарше из «Севильского цирюльника». Если хочешь, могу привести такую цитату: «Любовь и страх не ходят парой», — серьезно проговорил Кэндзи.
Джина вернулась в постель, легла рядом с ним и шепнула:
— В твоих объятиях я чувствую себя в безопасности.
Кэндзи нахмурился, по его лбу и от уголков глаз разбежались морщинки. Он молчал некоторое время, глядя на гравюру Хиросигэ «Побережье Майко», и вдруг предложил:
— А не съездить ли нам на море? Вдвоем — только ты и я.
— Нашим дочерям скоро рожать…
— И мы станем бабушкой и дедушкой. А их мужья тем временем совсем совесть потеряли. Ничего, я этих оболтусов еще приведу в чувство! Прежде всего надо предупредить Эфросинью, чтобы приглядывала за сыном.
— Она же в обморок упадет, если ты ей расскажешь историю пряничных свинок.
— Ну я-то, в отличие от некоторых, уж точно не безрассуден — изложу в лучшем виде. Умолчание не есть ложь. Попрошу ее отчитать Жозефа за то, что его частые отлучки вредят нашему общему книжному делу… Всё, милая, решено, едем на море — имеем же мы право немного пожить свободно! А я мечтаю побывать в краях Барбе д’Оревильи. [99] Как только наши шалопаи прекратят играть в воров и полицейских — а они прекратят, уж я об этом позабочусь, — Котантен [100] будет безраздельно принадлежать нам с тобой!
99
Жюль Амедэ Барбе д’Оревильи(1808–1889) — французский писатель и публицист, родился и вырос в Нормандии. (Примеч. пер.)
100
Котантен— полуостров на французском побережье Ла-Манша. в Нормандии. (Примеч. пер.)
…Эфросинья отлучилась из столовой во время семейного обеда и беседовала по телефону с неизвестным абонентом. Жозефу было страшно любопытно, кто ее вызвал и зачем, но матушка плотно закрыла за собой дверь, а аппарат стоял на геридоне у входа, и возможности подслушать не предвиделось. Вернулась Эфросинья, когда супруги уже добрались до десерта, и выражение лица у нее было угрожающее.
— Матушка, кто звонил? — не выдержал Жозеф.
— Кое-кто по личному делу. Что это, вам не понравился мой английский крем?
— Очень понравился, но мы ждали тебя.
— Не ори так — Дафнэ разбудишь. Айрис, милая моя, может быть, вам прилечь на софе? Вы совсем бледненькая. А ты, бездельник, пойдешь со мной — поможешь маме вымыть посуду. Мне надо с тобой поговорить.
Из кухни Жозефа выпустили через полчаса, и вывалился он оттуда с видом маленького мальчика, которому только что устроили хорошую трепку. В довершение всех бед Айрис тотчас нежно ему улыбнулась — это было невыносимо, поскольку предстояло ей солгать, ведь Жозеф вопреки всему не собирался отказываться от вечернего похода в «Фоли-Бержер».
— Мне нужно сходить за покупками, это будет сюрприз! — заявил он. — Вот увидишь, тебе понравится! Ты хорошо себя чувствуешь? Малыш не толкается?
Айрис глубоко вздохнула, покачала головой и, направляясь к спальне, бросила через плечо:
— Нет, просто я немножко устала. Посплю.
— …Жозеф, вы гений! Ну и обалдели же продавщицы «Магазэн дю Прентан»! Еще бы — двое мужчин увлеченно выбирали игрушки-погремушки у них перед носом!
— Да уж, надеюсь, теперь у Кэндзи и моей неистовой матушки не будет ни малейшего повода для подозрений, если им вздумается проверить наше алиби.
Улица Фобур-Монмартр празднично сверкала в желтом свете фонарей. Полуночники, спешившие по тротуарам, замедляли шаг, сливаясь в плотный, бурлящий жизнью поток у входа в кабаре, на фасаде которого пылали огнем буквы: «Фоли-Бержер». Виктор и Жозеф, оба с набитыми свертками карманами, выскочили из фиакра и смешались с толпой, окружившей лотки торговцев лимонадом и сладостями. Жозеф задержался купить два миндальных пирожных и бросился догонять Виктора — тот уже ступил в зимний сад, разбитый под широким тентом. Под ногами заскрипели мелкие камушки, шум фонтана заглушили фанфары. Сыщики-любители начали лавировать между столиками, стульями и кадками с растениями. Вокруг на английском, немецком, испанском болтали кутилы. Солдат муниципальной гвардии неодобрительно косился на компанию молодых оболтусов в кепи и с сигаретами в зубах, готовый в любой момент призвать их к порядку. Сомнительное общество разбавляли добропорядочные семейства, пришедшие сюда поглазеть на клоунов, акробатов и борцов. Виктор и Жозеф следом за ними добрались до окошка кассы, купили билеты и вошли в зрительный зал, имеющий форму подковы. В нос сразу ударил резкий запах табака. На сцене тем временем заканчивался балет с сюжетом из древне-римской истории — патриции и сабинянки зажигательно отплясывали на Форуме.
— «Похищение сабинянок», — прочел Жозеф в программке. — Не думал, что здесь уделяют внимание просветительской деятельности.
— Только на предмет анатомии, Жозеф.
Служительница провела их в украшенную алым бархатом тесную ложу. Оттуда сыщики-любители попытались рассмотреть сцену сквозь клубы табачного дыма, поднимающиеся до потолка, — галерея вверху, над которой нависала витая, в форме купола люстра, показалась им облаком, населенным бледными призраками, и Виктор, несмотря на желание закурить, не стал доставать сигарету.
— Ты уже видела, как мисс Океана пляшет на железном тросе? Такое выделывает! — прозвучало из соседней ложи. Там тучная дама беседовала с тощей, не в меру напудренной соседкой.
— Нет еще, но я в восторге от человека-змеи: у него чешуйчатая кожа, и он умеет извиваться, как гадюка!
— Мерзость какая, даже подумать страшно, не то что посмотреть!
— Не переживай, сегодня программу изменили.
Свет сделался приглушенным, загремели барабаны, жалобно взвыли кларнеты. Прекрасная Миранда, королева диаболо, исполняя номер в луче прожектора, держала публику в напряжении до тех пор, пока ей на смену не пришла девица, которая принялась крутиться вокруг своей оси на трапеции, держась зубами за специальное приспособление.