Маленький человек на большом пути
Шрифт:
Дальше пошло легче. Пыли стало меньше, я мог следить за работой Августа. Он делал то же, что и я, не давал скотине разбредаться и отставать. Но Август меньше суетился, меньше бегал, а порядка на его стороне было почему-то больше.
На первых порах работу сильно облегчали местечковые мальчишки, которые помогали нам. Просто так, без всякой корысти, в надежде, что потом мы им многое порасскажем.
Когда же стадо успокоилось и взрослые погонщики решили, что дальше уже можно пускать нас одних, друзья пожелали нам счастливого пути и тоже повернули обратно.
И
Теперь мы с Августом могли идти позади стада и разговаривать.
— Сколько сделаем сегодня? — спросил я.
— Сколько сможем — мы и они тоже. А вообще хорошо бы дойти до Лавров — это местечко такое. Пусть хоть в темноте.
— Далеко до него?
— Да верст тридцать пять.
Ого! Тридцать пять верст! И это, наверное, если считать по прямой. А сколько еще побегаешь вдоль стада!..
На окрестные поля и леса спускались сумерки, когда мы перешли вброд небольшую речку, отделявшую латышские земли от русских.
Чаще стали попадаться повозки с крестьянами. Несмотря на не холодную еще пору, на многих были накинуты овчинные шубы, из-под них виднелись холщовые рубахи, штаны, на ногах плетеные лапти. Слышалась незнакомая, малопонятная речь. Странное чувство охватило меня — чувство потерянности, даже страха. Ведь я все дальше и дальше уходил от тех мест, где родился, где провел свои мальчишечьи годы и от которых прежде отдалялся самое большее на десяток-полтора верст.
Яркая круглая луна выкатилась из-за деревьев и осветила большак, как огромная, подвешенная к небу лампа. Наше стадо, утомленное долгим переходом, медленно тащилось вперед. В лесу отчетливо слышалось тяжелое дыхание и хрип — животные порядком устали. Лунный свет, пробиваясь сквозь листву, сплетал причудливые узоры. Пестрые тени ложились на дорогу, на траву, на спины коров и быков, и казалось, будто они бредут под бесконечно длинным кружевным покрывалом.
Небольшие облака наплывали на луну, как призрачные Корабли; тут были и парусные суда, и пароходы, окутанные клубами дыма. Настоящих кораблей я никогда еще не видел, но хорошо знал их по картинкам в книгах брата.
Шел так, запрокинув голову к небу, до тех пор, Пока со всего размаха не ткнулся грудью в отставшего быка.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Август. — Смотри, собьешь его с копыт!
В другое время я не оставил бы насмешку без ответа. Но теперь от усталости не хотелось даже говорить. Мшистый край канавы у дороги так и манил завалиться на него. Из головы не выходил дом с мягкой постелью. Взбитый сенник с пахучим сеном, подушка, в которой тонет голова. Вот бы…
— Что молчишь, словно воды в рот набрал? — не выдержал Август.
— Так… Клонит ко сну, — признался я.
— Хочешь, посажу тебя на спину вон тому большому быку? Он теперь смирный, как ягненок. Знай держись себе за рога и дремли.
Шутит?
— Да нет, я просто так, — ответил неопределенно. — Но вообще-то отдохнуть не мешает.
— Погоди, скоро будет поляна, там и остановимся. Пусть скотина пощиплет травку.
Вот и поляна. Скот, изголодавшийся за день, набросился на траву, а мы с Августом уселись на обочине дороги. Где-то за лесом лаяли собаки. Одна из них жалобно завыла — ну прямо как маленький ребенок, побитый за провинность. Под эти унылые звуки я и прикорнул. Сквозь сон слышал гул стада.
Потом гул перешел в далекое-далекое погромыхивание — наверное, я заснул покрепче…
Чувствую — кто-то схватил меня за одежду и трясет, трясет. Но все равно никак не могу проснуться. Сильный толчок привел меня в себя.
— Вставай скорей! — кричал Август, и в голосе его слышалась тревога. — Коровы ложатся, потом их не поднимешь!
Я схватил кнут и бегом на поляну. Вернее, хотел бегом — ноги плохо слушались. Подняли кнутами несколько животных, но одна корова так и оставалась лежать, не обращая внимания на удары, лишь мычала недовольно и махала головой: отстаньте, мол, вот привязались! Тогда мы с Августом вцепились ей в рога и стали тащить. Пыхтели, надрывались. Еле-еле удалось поднять.
Опять погнали стадо, торопя его окриками и пощелкиванием кнутов. До Лавров было уже недалеко.
Незадолго до полуночи мы вошли в местечко и загнали скот на постоялый двор: там был устроен специальный загон.
Разместили животных, проверили, все ли у них в порядке, и только потом полезли на сеновал. Я сразу заснул, даже не успел как следует устроиться в сене.
Едва занялся рассвет, как хозяйский работник забарабанил в дверь сеновала.
— Подъем! — Август уже стоял в проходе, сладко потягиваясь.
А меня покачивало и заносило в стороны. Держась за стенку, кое-как выбрался наружу.
— Ничего, бывает, — успокаивал Август. — Давай пошагай на месте, как солдаты. Раз, два! Левой!.. Левой!
Помогло. Ноги стали сгибаться в коленях, я опять обрел над ними власть.
Во дворах только начинали петь петухи. Наши коровки призывно мычали: видно, звали своих хозяек. Им было явно не по себе: чужой двор, пустые кормушки, хлесткие кнуты.
Осеннее утро, сырое и туманное. Холод проникает сквозь одежду, зубы стучат, так и подмывает снова зарыться в теплое сено. Но нельзя — впереди длинный и трудный рабочий день.
Попросили жену работника подоить наших коров. Жестяное ведро тонко звенело, быстро наполняясь белой пенистой жидкостью. Мы с Августом попили парного молока прямо из ведра, сколько хотелось.
Отвязали скотину и начали готовиться в путь. Опять долго возились с большим быком. Никак не могли пригнуть ему голову, чтобы развязать узел на рогах, — он легко нас стряхивал. Наконец сообразили, что веревку можно разрезать, Животные, пообвыкнув, шагали теперь довольно дружно. Только жажда томила их. Некоторые неожиданно сворачивали и вприпрыжку неслись в сторону, чтобы полакомиться сочной росной травой.