Маленький грязный секрет
Шрифт:
В итоге ноги привели к Машиному флигелю. Ступил на коврик перед входной дверью. Тот немного топорщится. Пнул ногой и обнаружил ключ. Вот как… Даже в руки мне отдать не захотела. Стыдно, да? Или… Я ей до того отвратителен? Судя по тому, что Машка ничего не взяла и отказалась от всякой помощи – второе. Видно, перекрестилась девочка, когда уехала. Выругавшись, переступил порог.
В доме еще пахло ею. Я прошел вглубь. Остановился у круглого обеденного стола, на котором ее охаживал. Женись, говорит батюшка. Да знал бы он, что я вытворял. Машка нежная. Трепетная. А я, придурок, ее как последнюю блядь
Ну, я и скотина. Так упорно отгонял от себя воспоминания о том вечере, чтоб опять не сорваться к ней, что даже не обдумал случившееся… Не проанализировал…
А что если я в корне неправильно оценил ситуацию?
Почувствовав удушье, дернул ворот свитера.
Ну, давай! Давай, думай, хрен старый. Девочка без роду без племени. Деться некуда. Может, и не хотела, да. Но что еще ей оставалось? Ты ж ей выбора не оставил, так?
Перед глазами немым укором застыли белесые разводы спермы на ее розовых складках. Я же даже резиной побрезговал…
На ощупь достав из кармана платок, промокнул дрожащей рукой щедро выступившую на помятой морде испарину. Руки тряслись, как у алкаша. Хотя почему как? Конченый я человек.
Нетвердо ступая, прошелся по комнате. Зачем-то заглянул в шкаф, где сиротливо лежала пара комплектов постельного. Оглянулся, как если бы боялся быть застуканным на горячем, и ткнулся носом в хрустящий хлопок.
Вот так, выходит, живешь, живешь… Сам себя не знаешь и не ведаешь, на что вообще способен.
– Вань, а ты чего тут? Думаешь, она чего с собой прихватила, Машка-то?
– Что за чушь?
– И правильно. Не такая она. Как эти твои… столичные.
– Они-то тут при чем? – устало вздохнул я.
– Ни при чем. Ты прав, Ванюш. А что касается нашей Машеньки, так я ее адресок узнала. Она тут недалече обосновалась.
– Тут? – недоверчиво прохрипел я. От облегчения что-то в животе дрогнуло.
– Ага. В Камышовом. Знаешь, двухэтажка на перекрестке у почты? Ты бы поехал, Вань. Как в себя придешь, поехал бы? – повторила Сергеевна с надеждой. Я кивнул, заставляя колотящееся сердце успокоиться.
– Да. Надо. Хотя бы глянуть, как она устроилась. Этому ж дому сколько? Лет сто? Неужели ничего получше не нашла?
– Так она же спешила, Вань. Сам понимаешь.
Ага. И от этого понимания мне было тошно – хоть вой. Каждый день я к той двухэтажке ездил. Все перебирал в голове слова, боясь что-то не то ляпнуть. Да и в целом не знал, что сказать. «Я не хотел?» Так ведь хотел же! «Ты там не залетела?» А если да? Что я буду делать? Это же полный треш. И даже не потому, что нас осудят. На это мне глубоко плевать. Но я не знаю, как самому примириться с тем, что сделал. Со своими чувствами, которые наше прошлое делает абсолютно противоестественными… И со своей виной. Как?
Сам себе стал тошен. Где-то недели через две решил – все. Так нельзя. Я ж не пацан желторотый – сидеть у нее под окнами в ожидании непонятно чего. Но уже на подъезде к почте опять включил заднюю, и вместо того чтоб свернуть, притопил прямо. И уже через полчаса доехал до озера. Летом здесь было многолюдно, а сейчас не было ни души. Тишина и покой… Долго так сидел, на озерную гладь глядя. Пока не продрог до костей, и внимание не переключилось на странные всполохи чуть левее. Обернулся, и кровь в жилах застыла. Так ярко гореть могло только что-то большое. Чувствуя, как внутри все сводит, сдал назад. Развернулся, не без труда, выехал на грунтовку и помчал вперед, выжимая из тачки все, что можно. Я не знал наверняка, но почему-то ни на грамм не сомневался, что горела Машина деревяшка.
Глава 9
– Так, ну-ка, дай я на тебя погляжу… Машка, ну блин! Ты бы хоть губы накрасила! Мы же развлекаться едем, – пропесочив меня по полной, Люба открыла бездонную сумку, пошарила в ней и протянула мне красивый цилиндрик с логотипом известного бренда. – Три тыщи за нее отдала, прикинь?
– Три тыщи за помаду?! – ужаснулась я и, конечно, безропотно ту взяла. Открыла колпачок, выкрутила немного, чтобы не дай бог не сломать, мазнула по губам. – Как-то вызывающе. – Повертела головой. – Мы же просто в кафешке посидеть. А такое уместнее было бы в ночной клуб.
– Просто посидеть, – перекривляла меня Любаня. – А может, и не просто!
Я подозрительно нахмурилась, продолжая стоять у зеркала с комично открытым ртом.
– Что значит – не только?
– Увидишь! – загадочно отозвалась подруга. – Лучше скажи, на кой ты в эту развалюху переехала. Я своим ушам не поверила, как узнала. Это же аварийный дом, Маш, чем ты думала? А Покровский?
– А что он? – похолодела я, игнорируя то, с каким презрением Любка осматривала мои владения.
– Куда смотрел?! Не думала я, что он такой жмот. При его деньгах выпихнуть невестку в дыру вроде этой – это вообще нужно быть бессовестным!
– Никто меня не выпихивал, – ощетинилась я, – Иван Сергеевич предлагал мне деньги. Я сама их не взяла. Как-то это неловко.
Люба демонстративно закатила глаза, а я, как-то враз скиснув, вернулась к зеркалу, чтобы закончить макияж. Пальцы немного подрагивали.
– Даже не знаю, как это прокомментировать. Ты на всю деревню, наверное, одна такая.
– Какая?
– Неловкая. Любая другая на твоем месте стрясла бы с него по максимуму.
– Любка, перестань. Ну правда, сколько можно? Не хочу я, понимаешь? Не хочу быть кому-то должной. Сама подумай, допустим, я кого-нибудь встречу. И что? Мне его в дом, купленный на деньги свекра, вести?
– О! А вот это мне нравится.
– Что именно?
– Твоя готовность двигаться дальше. Пойдем! Там уже такси, наверное, подъехало. Сапоги у тебя – отпад.
– В позапрошлом году на распродаже купила, – пролепетала я, как всегда, не поспевая за тем, с какой скоростью подруга перепрыгивала с темы на тему.
Из подъезда Любка вышла первая. Я следом. Незаметно огляделась по сторонам. И не обнаружив машины Покровского, тихонько вздохнула. Сердце отчаянно грохотало, не желая успокаиваться в груди. И так каждый день. Я то выглядывала свекра и томилась в ожидании, когда его не было. То, когда он приезжал, во все глаза пялилась на него из-за шторки. И гнала, гнала от себя всякие несбыточные фантазии, а те возвращались ко мне в еще более изощренной форме. Чего-то же он стоял. Значит, и ему не все равно было.