Малолетки
Шрифт:
Если это отставить в сторону, что еще говорило против него?
Прыщеватый парень, нервное поведение и неприятный запах.
Вот и все.
Нет, еще: парень, который сильно потеет и носит с собой нож.
Дивайн был убежден, что, если он отправится к Резнику не с фантами, а со своими домыслами, догадками, инспектор сразу же его обрежет. Резник, однако, прислушивался к мнению Линн Келлог, даже Пателя. Дивайн же… для Резника и даже для Миллингтона был просто клубком мускулов с проблемой взаимоотношений с другими людьми и ничем больше. «Исправься или уходи» – это подразумевалось не один раз, говорили Марку это и прямо в лицо, когда его подследственных находили в крови. «Он распсиховался и сам поранил
– Успокойся, Марк, – остановил его недавно Миллингтон, несомненно, передавая мнение сверху, – нам известно все про твоего Реймонда. В ту минуту, когда что-либо еще укажет в его направлении, он будет у нас с такой скоростью, что решит, будто у него выросли крылья.
Вот почему Дивайн вернулся в участок, чтобы включиться в борьбу, которую вели его коллеги, борьбу, призванную улучшить показатель раскрываемости преступлений. Несмотря на радостный настрой министерства внутренних дел, которое постоянно заявляет всему миру, что число нераскрытых преступлений незначительно, их показатель колеблется около отметки в тридцать процентов. Вот к чему вернулся Дивайн – чтобы тратить большую часть своего времени на никому не нужные бумажки. Нем бы ни был человек, придумавший эту систему, он, несомненно, был канцелярской крысой. Его фантазия не шла дальше длиннющей формы, которую надо заполнять в трех экземплярах. А что за блестящая идея – записывать допросы на пленку, вместо того чтобы какой-нибудь чмур с хорошим почерком и простым блокнотом записывал каждое слово – и все! Достижение техники! Великолепно! Экономит время допроса, сохраняет его последовательность – конечно, все это так. Помогает избежать обвинений какого-нибудь лживого ублюдка в том, что следствие подстроено. Но никто, кажется, не счел необходимым подумать о том количестве времени, которое требуется для расшифровки всех этих записей, каждого покашливания, каждого, черт подери, слова! Хотя и прошел слух, что объявят дополнительный набор гражданских служащих на расшифровку, Дивайн знал, что слухи редко сбываются.
В то утро в отделе Патель отгородился от всех, надев наушники, Линн Келлог писала кратное изложение какого-то допроса для суда, в суде же околачивался Нейлор, даже не зная, вызовут его или нет, чтобы дать показания против типа, ворующего автомобильные детали. Сержант прилип к зеркалу в мужском туалете и подравнивал свои усы. Резник за своим столом сражался с огромным бутербродом с ветчиной. Так кто же был занят делом?
«Если бы мне пришлось начинать сначала, – мечтал Дивайн, – не задумываясь, стал бы профессиональным игроком в регби или нейрохирургом».
Резник расправился со своим бутербродом и стал снова просматривать окончательное заключение медицинской экспертизы. То, что удалось вынести со старого железнодорожного склада, было в таком состоянии, что требовались дни, а не часы, чтобы разобраться, отделить все, вступившее в контакт с телом Глории. Большая часть того, что скрупулезно соскабливали с пластиковых пакетов, было заражено плесенью и вряд ли могло оказаться полезным. Однако в лаборатории удалось извлечь из-под ногтей девочки несколько крошечных нитей вязаного материала, красных и зеленых. От ковра или половика? Хотя обсуждения и не было, мнения склонялись больше ко второму.
Как же это происходило? Заворачивал ли убийца тело в половик, прежде чем перевезти его в другое место? Было ли это до того, как он засунул тело в пластиковые пакеты? Если да, то каким образом он перевозил труп? На заднем сиденье автомобиля или в багажнике?
Резник отдавал себе отчет, что, может быть, действия, вызвавшие смерть девочки, и происходили на половике, а может быть, до этого были какие-то другие действия, связанные
Когда эти ниточки попали под ногти? Резник встал и начал ходить вокруг стола, преследуемый картинами, которых лучше не видеть. В какой момент? До того как девочка впала в панику, стала кричать, вырываться, ударять кулачками; до того как ее пришлось держать, уговаривать, заставлять замолчать, пока не наступил конец? Хотя, вполне вероятно, половин был уничтожен, нельзя было исключить и другую возможность, а именно – что он все еще лежал в центре совершенно обычной комнаты, где Глория закончила свою короткую жизнь.
Резник снова сел. В одном он был совершенно уверен – убийца Глории ходил где-то по городу и вел, судя по всему, вполне нормальную жизнь. Он боялся лишь, что, прежде чем они найдут его, он может нанести новый удар.
Первым порывом Рея было пойти к ней и рассказать о своих чувствах. Выложить ей все и расцеловать прямо среди ореховых пирожных с кремовой начинкой и мятных конфет. Но он знал, что это был бы неверный шаг, сделанный под настроение. Он должен научиться контролировать свой темперамент. Не один раз дядя отзывал его в сторонку и объяснял его промахи. «Рей-о, ты не можешь поступать, действуя по первому побуждению. Так ведут себя дети, а ты уже не ребенок. Если ты будешь жить так и дальше, то люди начнут думать, что с тобой не все в порядке». «Нет, со мной все нормально. Все это пустяки». Он заверил себя, что беспокоиться не о чем.
Вода стала холодной, Рей вышел из-под душа и стал растираться полотенцем. Вначале волосы, как следует, досуха, затем спину, плечи, ноги, руки. Ему всегда было неприятно надевать что-либо, пока тело не высохнет полностью. Эта осторожность была вызвана боязнью простудиться. Еще больше его пугала мысль об опрелостях между пальцами на ногах. К тому же стоит только начать ходить или сидеть в мокрой одежде, обязательно заработаешь геморрой.
Рей попрыскал дезодорантом на волосы под мышками и внизу живота. Насыпав немного ароматизированного талька на руку, он протер между ног, вокруг мошонки.
Стук ногой в дверь ванной: «Выходи, Рей, дай и другим помыться. Ты там сидишь уже больше получаса».
Он собирался погладить свою голубую рубашку, но потом решил натянуть джемпер с круглым вырезом, так что видны оставались только воротник и один-два дюйма манжет. Джемпер прохудился на одном локте, но под курткой этого видно не будет. Его несколько беспокоило, как оденется Сара. Он надеялся, что это будет что-нибудь простое, а не тот костюм, в котором она приходила в полицейский участок. Словно это церковь или что-то подобное.
Он занял позицию возле одного из львов, прислонившись к нему спиной, чтобы видеть фонтан, а за ним остановку автобуса, на котором, по его мнению, должна была приехать Сара. На ступеньках сидели панки, задиравшие прохожих. Никто из них уже не отмачивал таких странных и негигиеничных штучек, как прокалывание носа булавкой или нюханье всякой дряни вроде клея.
Увидев Сару, остановившуюся на краю тротуара и осматривающуюся, чтобы найти его, Рей вышел вперед. Она выглядела чудесно: свободные черные брюки, черный жакет поверх красной блузки. Он решил не говорить ей ничего о ноже, чтобы не рисковать испортить вечер.
– Зачем нам надо было идти и смотреть все это?
– Тсс. Смотри. Вот здорово! Гляди.
– Куда?
– Там, сейчас войдет через дверь. Смотри!
– О Боже!
Сара отвернулась и прикрыла лицо рукой. В это время полуголый киногерой на экране, словно по волшебству, успел овладеть мечом и перерезать горло одному из нападавших, нанести сокрушительный удар в челюсть другому и распороть живот третьему с искусством ветерана вьетнамской войны или опытного мясника. Внутренности умирающего как бы вываливались прямо с экрана – серебристо-серые и красные от крови.