Малолетки

Харви Джон

Она включила музыку – женский голос пел что-то классическое, но довольно тихо, так что это не имело значения. Было меньше книг, чем Резник ожидал увидеть, и они были разбросаны по полу, лежали не очень аккуратными стопками по всей комнате. Круглый столик под окном был завален бумагами, фотокопиями статей, журналами. Кроме двухместного диванчика стояло несколько покрашенных в черный цвет деревянных стульев с обитыми материей сиденьями и спинками. Если и был телевизор, то, как догадывался Резник, он стоял в спальне. Инспектор полагал, что и та должна быть

такой же строгой.

Кофе был подан в высоких узких чашках, черных снаружи и белых изнутри.

– Молоко или сахар? Резник покачал головой.

Вивьен села напротив него на диванчик, откинувшись на спинку и вытянув ноги.

– Нет никого, к кому вы должны были бы торопиться? – спросила она.

«Только коты, надрывно мяукающие от жалости к самим себе».

– Нет.

– Не существует ли своего рода ужасной статистики относительно количества полицейских браков, заканчивающихся разводами?

– Есть такая?

По резкости его голоса она могла бы понять, что пошла по неверному пути, но отступление было тактикой, которую она никогда не применяла.

– Вы были женаты?

– Много лет тому назад.

– Достаточно, чтобы иметь детей?

Его лицо сказало все. Не было необходимости в словах, и Резник смотрел на нее через комнату, не произнося ни звука. Он допил кофе и встал. Трудно сказать, был ли он больше зол на нее за все эти вопросы или же на себя самого за то, что так внезапно не сдержался.

– Послушайте, – заявила Вивьен. – Я торчу в классах, аудиториях целыми неделями. Клянусь, это единственный вид разговора, который мне приходится вести. Невольно теряешь практику нормальной беседы.

– Все в порядке, – буркнул Резник. – Вероятно, это полезно для меня – побывать для разнообразия по другую сторону допроса.

– Это действительно выглядело как допрос?

– Почему бы вам просто не забыть об этом? – сказал он, оставив Вивьен стоять с кофейной чашкой в одной руке и блюдцем в другой.

– 40 —

– Я ходила к Моррисонам вчера днем после школы. – Рука Стивена остановилась, не донеся ложку до рта. Джоан была рядом с ним, около его правого плеча, в халате, еще теплая после ванны. – Отца не было, была только мать. Я говорила с ней, сказала, как я и все мы в школе расстроены. Хотя она и не мать в действительности, а мачеха, но тем не менее. – Она прошла к полке, взяла пакет с хлопьями. – Эта молодая женщина в ужасном состоянии. Она не перестает плакать. Кошмар!

Стивен, не поднимая головы, продолжал жевать чернослив.

– Почему бы тебе тоже не побывать там, Стивен…

– Я? Почему я должен?..

– Как будто ты не знал Эмили…

– Я полагаю, что знал, кем она была…

– Я всегда считала, что ты отдаешь ей предпочтение перед другими детьми.

Стивен уставился на нее, перестав есть. Завтрак был забыт.

– Одна из тех, с которыми ты всегда старался поговорить. Конечно, она была хорошенькой девочкой, об этом все говорили. Я хочу сказать, что ты не был единственным человеком, который заметил это.

Стивен

подскочил на стуле. «Что она хочет этим сказать, что это за игра? Сидит там с полной тарелкой и болтает все, что приходит в голову?»

– Тебе следует пойти, Стивен. Почему бы не сегодня утром? Я должна буду сделать некоторые покупки, а ты мог бы в это время съездить. Если ты не хочешь брать машину, сходи пешком. Это недалеко, по другую сторону Грегори-стрит.

От неожиданности Стивен, махнув рукой, случайно опрокинул свою тарелку, разбросав по столу, покрытому пластиком, косточки от слив и разлив сок. Ложна покатилась по линолеуму.

– Дом, в котором живут Моррисоны, очень приличный, с садиками впереди и сзади. Собственно, за домом даже не садик, а лужайка. Я полагаю, что, когда родители работают, у них не остается много времени на то, чтобы посадить там кусты или деревья. И, кроме того, это прекрасное место для игр. – Она промокнула уголки рта бумажной салфеткой. – Ты так не думаешь, Стивен?

Стивен пустил воду в раковину и перебирал пальцами ложки, вилки, ножи. Капельки пота сбегали с его бровей в уголки глаз.

– Место для игр у Эмили гораздо лучше, чем любое из тех, где вынуждены играть бедные малыши. Кроме, конечно, площадок для игр. Я всегда удивлялась – а ты, Стивен? – что может вырасти из детей, запрятанных в квартирах высоких домов и имеющих в своем распоряжении в лучшем случае балкон, на котором можно побегать. Балкон и, я полагаю, лестницы.

Из большого пальца Стивена, уколотого вилкой, сочилась кровь, вначале, как вьющаяся в воде красная лента, а затем окрасив в розовый цвет всю воду.

– Как ее звали, Стивен? Ты помнишь ту хорошенькую девочку-блондинку? Ту, которая тебе так нравилась?

Но Стивена там уже не было и отвечать было некому. Одна за другой захлопнулись двери, и наконец был задвинут запор в рабочей комнате Стивена. Джоан Шепперд спустила грязную воду из раковины, налила новой. Она никогда не начинала день до того, как не будут вымыты и положены на место все вещи, которыми пользовались за завтраком. «Глория. Вот как ее звали. Глория Саммерс». Она знала это все время, с самого начала.

С тех пор, как на месте, где раньше торговал мясник, открыл свой магазин зеленщик, Джоан Шепперд редко на неделе ходила за покупками дальше. При наличии поблизости трех азиатских магазинов, которые были открыты до позднего вечера, всегда была возможность подкупить то, что она забывала. В это утро ей надо было купить помидоры, фунт яблок – теперь это стало проще, поскольку в продажу постоянно поступали южноафриканские, – апельсиновый сок и блок марок в почтовом отделении для отправлений вторым классом. К своему удивлению, она чувствовала себя спокойной. Она пролежала ночь без сна, слушая рядом с собой ровное дыхание Стивена, спящего сном праведника. Представляла себе лицо Лоррейн Моррисон, ее слезы. Она должна была ждать, чтобы позвонить по телефону. Из двух уличных телефонов работал только один, в чем не было чего-либо необычного.