Малой кровью на своей территории: 1941 – Работа над ошибками. 1941 – Своих не бросаем. 1941 – Бои местного значения
Шрифт:
На второй день блужданий по лесу Татьяна набрела на какой-то хутор, где встретилась с пограничниками, тащившими своего раненого командира по немецким тылам. Попросилась идти с ними и вот уже пару суток шла от границы вслед за отступающими советскими войсками, ухаживая за раненым. А раненый, что было видно и без серьезных медицинских познаний, был плох… Таня, как и все врачи, получила в институте военную подготовку по направлению военно-полевой хирургии и ясно видела, что ему срочно нужна операция – несколько осколков засели глубоко внутри. Она даже, наверное, рискнула бы сама сделать эту операцию, но без инструментов, с ее небольшим набором медикаментов и перевязочных средств, это было невозможно, поэтому Таня только меняла повязки да чистила раны от нагноения. Об этом и сказала остальным: или командира нужно срочно на операционный стол, или день-два –
Вот тогда один из пограничников взял пулемет, куда зарядил все остатки патронов, и направился к дороге – наблюдать обстановку и искать транспорт. Когда через некоторое время он быстро вернулся и сообщил, что стрелял по немецкой колонне, но не попал, а сейчас нужно уходить, потому что враги могут организовать преследование, Татьяну вновь охватило отчаяние. Не за себя даже – за беспомощного раненого. Еще один человек умирает у нее на руках, и она снова не может помочь. В отчаянии Таня стала сердито и горестно выговаривать бойцу, хотя разумом понимала, что боец не виноват – так складываются обстоятельства этой проклятой войны.
А потом на полянку неожиданно вышел человек в немецкой форме и тепло, по-доброму, улыбнулся ей. И оказалось, что это не немцы, а свои, советские бойцы, которые выполняют особое задание в немецком тылу, и у них есть транспорт, и они всех заберут с собой, к нашим… И пока она, бережно поддерживаемая под локоть их командиром с какой-то по-особому доброй улыбкой, шла по лесу к дороге, а потом осматривала и наскоро обрабатывала раненого летчика, в ее истерзанную горем и переживаниями душу постепенно возвращались покой и ощущение того, что теперь все будет хорошо.
Позже, на привале, уже по-настоящему обрабатывая раны и вкалывая лекарства, которые в изрядном количестве нашлись у этих необычных бойцов в немецкой форме, Татьяна иногда, искоса, бросала быстрые взгляды на этого, как она слышала, лейтенанта Сергея Иванова. И каждый раз почему-то легонько вздрагивала, наткнувшись на его спокойный, чуть улыбчивый взгляд. И не могла понять – да что же это с ней такое? А потом был этот неожиданный бой. И она сидела уже с двумя ранеными в небольшой, наскоро замаскированной ложбине в полутора километрах от места боя, слушала звуки разрывов и боялась. Боялась за него. И очень-очень хотела, чтобы с ним ничего не случилось. А когда потом ее с ранеными забрали и привезли к месту боя, выскочила из кузова и первым делом отыскала взглядом его. Живой! И не ранен! Таня почувствовала, как из ее души снова уходит тревога, уступая место светлой радости, и, покраснев, быстро отвернулась, сосредоточившись на осмотре и обработке раненых. А лейтенант Иванов заметил, что раненых много и ей с непривычки тяжело, подошел, похвалил и сказал пару ласковых слов. После этого ей сразу как-то легче стало, будто второе дыхание открылось.
Закончив с ранеными красноармейцами, которые хвалили ее легкие руки и тихо благодарили, Татьяна устало разогнулась и, пару минут отдохнув, перешла к раненым немцам.
Немцы оказались разными.
В большинстве своем простые солдаты, бывшие рабочие и фермеры. Они, быстро и безжалостно отрезвленные от сладкой патоки геббельсовской пропаганды болью собственных ранений и уже успевшие понять, что для них легкая победоносная война с «расово неполноценными славянскими народами» на просторах России закончилась, а теперь начинаются тяготы и лишения, называли Таню «фроляйн» и тоже тихо благодарили по-немецки за облегчение страданий. Таня, сосредоточившись на работе, так же тихо шептала им по-немецки что-то ласково-ободряющее, чем врачи обычно успокаивают своих пациентов.
Но были и такие раненые, которые смотрели на нее с плохо скрываемой ненавистью, а после перевязки тихо шипели вслед ругательства. Таня старалась не обращать на эти ругательства внимания, пока не наткнулась на раненого офицера. Тот, будучи довольно легко ранен навылет в мягкие ткани плеча, уже пришел в себя и смотрел на Таню со смесью ненависти и высокомерия. А когда Таня начала делать перевязку, сначала осыпал ее грязными ругательствами, самым приличным из которых было «вонючая русская свинья», а потом перешел к угрозам и описанию того, что с Таней сделают победоносные немецкие солдаты, когда разобьют Красную Армию и придут на эту землю хозяевами. Вот тут Татьяна не выдержала и, закончив перевязку, в ответ, на чистом немецком языке с прекрасным произношением, ядовито прокомментировала результаты боя «победоносных немецких войск» на вот этом конкретном поле боя, а также нынешний социальный статус победоносного немецкого офицера. Поскольку в диалоге обе стороны не сдерживали голос, произошло несколько значимых и для Тани, и для немецкого офицера вещей.
Для Тани – новость о том, что она хорошо понимает и говорит по-немецки, быстро достигла ушей Сергея, который попросил ее после перевязки помочь с допросом пленных. А после восхитился многогранностью ее талантов и полушутя-полусерьезно попросил позднее позаниматься с ним немецким, на что Таня с радостью и охотой согласилась.
А вот для немецкого офицера его монолог послужил причиной трагичных изменений в судьбе и состоянии здоровья. Бойцы, видевшие, как Таня бережно возится с ранеными, и очень благодарные ей за это, сразу после ее эмоционального диалога с немецким офицером столпились вокруг и настойчиво попросили перевести, что сказал немец. Таня при переводе постаралась смягчить исходный монолог гауптмана – ей было одновременно и стыдно, и противно переводить такое. Но бойцам хватило и отредактированной версии. После этого самый сообразительный из них ласково попросил «товарища доктора» отойти от немцев и еще раз осмотреть одного раненого советского бойца, которому внезапно стало хуже, – самого дальнего от раненых немцев. А когда Таня, отойдя, проверила этого бойца, который очень удивился, когда узнал, что ему стало хуже и вновь нужна медицинская помощь, и, вернувшись закончить с немцами, мельком бросила взгляд на надменного немецкого офицера – она его сначала даже не узнала. Теперь уровень его здоровья и физического состояния был тяжелым и уверенно стремился к критическому. Кроме того, немца, судя по его теперешнему взгляду, полному боли и печали, мучили также и душевные страдания. Таня не смогла спокойно пройти мимо и снова взялась за его лечение. К ее удивлению, немец, с трудом шевеля сломанной челюстью и шепелявя выбитыми зубами, попросил прощения за оскорбления и даже нашел в себе силы сказать спасибо после повторной перевязки.
Пока Татьяна возилась с потерпевшим немецким офицером, потом заканчивала перевязки остальных раненых немецких солдат и переводила при допросе нескольких пленных, суматоха на поле недавнего боя улеглась. Бойцы закончили сбор трофеев и подготовку техники к маршу, начали рассаживаться по машинам. Вот и ее зовут в этот маленький грузовичок, который все бойцы Сергея почему-то называют смешным немецким словом «мордастенький». А где же лейтенант Иванов? Он почему-то никуда не спешил, стоя чуть в стороне и что-то объясняя группе бойцов лейтенанта Микульченко. Уже сев в кабину, Таня услышала, что лейтенант Иванов не едет, а остается в какой-то заслон. И тогда она выскочила из кабины «шнауцера», подбежала к нему, на ходу заливаясь румянцем смущения, и порывисто схватила за руку, глядя в глаза и не находя слов. Постояв так пару секунд, Таня сжала руку Сергея и тихо попросила его быть осторожным, а потом побежала обратно, чувствуя, как горит от смущения лицо, и снова спрашивая себя – да что же это с ней такое?
Когда изрядно увеличившаяся в размерах сводная колонна под командованием старшего лейтенанта Микульченко покинула место боя и двинулась в сторону Сокулки, Сергей стер с лица улыбку и созвал на инструктаж всех оставшихся, включая экипажи броневиков.
– Внимание, товарищи командиры и бойцы. Для тех, кто не понял с первого раза, повторяю – наша задача не геройски погибнуть здесь, а геройски поубивать всех врагов, кого сможем, и живыми догнать своих на бронетранспортере, оставленном специально для этого. И сохранить приданные броневики, поэтому их экипажам – на рожон не лезть, огонь вести из-за укрытий, в качестве которых очень хорошо подойдут корпуса уничтоженных танков.
После чего разъяснил диспозицию и поставил задачи каждому экипажу. Сам Сергей полез в башню немецкой «двойки» и убедился, что автоматическая 20-миллиметровая пушка заряжена и готова к бою, а специальные кассеты по десять снарядов к ней расположены удобно и доступны для быстрой перезарядки. Потом высунулся в люк с биноклем, и потекли минуты ожидания.
Не прошло и часа, как терпение засады было вознаграждено с лихвой. Показалась колонна, при виде которой у Сергея даже дыхание перехватило – от радости и злобного предвкушения. Наверное, где-то в отлаженной немецкой машине оценки обстановки и планирования движения войск произошел сбой.