Мальтийское Эхо
Шрифт:
Андрей примирительно положил руку обратно:
– Мне больше нравится тётушкино словечко: "банда", - он улыбнулся и ласково поцеловал Веру - давай не будем играть высокими словами, смысл которых больше их обычного значения. Конечно мы - семья, двое на крохотном необитаемом острове.
Верочка уже горячо дышала ему в ухо.
– Бабуля назвала себя "старой разбойницей"... Ха! Давай Иришку звать "маленькая разбойница". Тебя... тебя... "Большой Гребень"... вон он уже совсем большой... меня... не знаю...
– Как принято - Нежная Королева - она у тебя припухла и стала влажной...
– Подожди... это слишком по-доброму. Не годится для... военных действий.
Она подумала секунды три.
– Лучше "Гончая Собака". Она сейчас хочет помчаться во весь опор. Давай же, Большой Гребень... давай...
– Верочка закрыла глаза и спина её упруго выгнулась.
Какой примирительной бывает ночь любви, как целительно действует она на душу и тело, подизношенных дневными житейскими заботами.
Разговор с Борисом оказался простым.
– Не нужно ничего объяснять. Я рад, что ты в Питере надолго. Рад тому, что у тебя появилась любимая женщина. Уверен, что хорошая. Только вот, брат, работать с женой в одной организации - это перебор.
– Мы с ней умеем договариваться: она тоже - странник.
– Очень любопытно. Может в гости позовешь, познакомишь со своей странной странницей. И ко мне заходи запросто. Если по твоим поискам в Гатчине мне что-нибудь сообщат - обязательно передам тебе. А захочешь прокатиться туда - всегда пожалуйста. Сотрудники, а особенно сотрудницы полюбили тебя, как родного. До встречи. И удачи!
– И тебе удачи, Борис. До встречи!
Но удача - сестра случая и дитя любви. Ни большой талант, ни большие знания, ни огромное трудолюбие, ни даже искренняя вера и преданность не гарантируют её: так скромная и красивая девушка может предпочесть яркого пошляка глубокому интеллектуалу.
Более трёх недель ежедневных упорных трудов в Смольном, почти месяц изматывающего напряжения всех сил не дали результата. Ни умение видеть, ни построение хитроумных расчётов обоих искателей - ничего не помогало. Сатана отводил глаза. Берёг, берёг свою Укладку. Андрей нервничал, передавая свою нервозность Вере. Он повторял:
– В нашем намерении нет истиной чистоты и полноты помыслов. Нет Божьей Любви. Нас ведёт практический результат - сохранить родовое имение.
– Ты вовсе свихнулся в этом монастыре. Ты мешаешь сакральное с религиозным, - возражала Вера.
– Это одно Целое – упирался доцент Цельнов.
– Сакральное - подперчённое мистикой и эзотерикой религиозное. Тебе ли это объяснять.
– Допустим. Но что значит - сохранить имение?! Это - наш истинный, чистый и правый помысел. Иначе...
– она готова была разрыдаться.
Андрей сидел с опущенной головой. Он припомнил верины слова: "Мы - семья". "А я кто? Глава семьи? Тогда я в ответе! Вот тебе и высокие слова. Быть главой семьи труднее, чем главой банды. И у меня ведь есть уже семья. И я с ней не расстался. Ты запутался, Андрей Петрович! Ты - двоеженец, врун и хвастун. И может от этих новых, родных людей вновь, как восемь лет назад от жены я услышу приговор: неудачник. По заслугам. За грехи".
– Ты не слушаешь меня?! Я говорю, что может попросить ещё какой-то помощи у сотрудников Смольного, продлить срок работы?
– говорила Вера Яновна с видом больной, уставшей собаки.
– Да нет, дорогая, не нужно. Они сделали всё, что смогли. А мы, я - нет. А Укладка там, точно там. Я знаю. А найти не могу. Грешен!
– Прекрати! Твоё уныние - тоже грех! У нас будет ребёнок. У нас куча денег. Мы купим и себе, и бабуле, и Иришке квартиры, дома, всё, что они захотят. Всё нормально. Всё уйдёт в прошлое, а придёт новое, другое, хорошее. Время всё лечит.
– Да, да, - вымолвил Андрей с видом сомнамбулы, - "Всё боится времени, а время боится только пирамид".
Эта чья-то цитата странным образом подействовала на обоих. Они задрали в задумчивости головы и посмотрели в потолок, будто туда упёрлась своей верхушкой невидимая пирамида. Женщина тряхнула головой и сказала:
– Не нужно чему-то одному дать съесть всё остальное. "Не сотвори себе кумира!". Давай успокоимся, давай купим виллу на Сицилии, уедем туда.
Мужчина молчал, продолжая поглядывать в потолок.
– Ну скажи же мне что-то хорошее, чтобы я успокоилась, - попросила Верочка.
– Сумма квадратов катетов равно квадрату гипотенузы, - протянул Андрей и натужно улыбнулся.
– Я о пирамиде.
Он долго не мог заснуть ночью. Мысли путались, перескакивая одна через другую, кружились то в медленном хороводе, то в беспорядочном диком танце. И лишь перед рассветом некие уже сонные, неосознанные ясно мысли немного успокоили душу. А мысли эти были о душе. Сначала было видение пани Марии в образе "пиковой дамы": в чёрном платье, в чёрном чепце и с чёрными неприятными усиками. Она молвила: "Тысячи мужчин ради родных и близких идут на сговор с дьяволом. Нужно уметь договариваться с ним. Ты сможешь сделать это... Вспомни Посох Моисея: он то оборачивался змеёй, и та жалила, то излечивал, а то обращал воду в кровь... Ты, Андрей, находишься внутри ситуаций, а пусть, наоборот, они будут внутри тебя. И ты увидишь!". "Впустить в душу его?" Дама кивнула и растворилась.
Затем приснилось как он, Андрей, гуляет с апостолом Павлом по Подземному Ходу. Апостол говорит: "Ты - человек силы, ты - отмеченный". Андрей: "Я хочу бороться со злом". Апостол: "Бороться надо с собой". Андрей: "Поясни". Но Павел указал куда-то наверх и исчез. Андрей вскрикнул: " Подожди!" и начал метаться по подземелью. Этот тоннель обернулся в зону ада, мир нижнего астрала. Канализационные трубы, узкие коридоры... Портал! Монстры и химеры, фантомы и другие сущности демонического мира вяло и безвольно кружились под потолком. Были они кто в образах маленьких извивающихся белёсых человеческих фигурок, кто в виде чёрных клубков, сгустков, клочьях липкого тумана, змей, колючек. Они не видели мужчину, но когда тот начал обречённо кричать: "Где, где Укладка?". В тоннеле появились окошки, и оттуда начали высовываться лисьи, волчьи морды, вытянутые и злобные. Затем появились клешнеобразные, рогатые, хвостатые, копытные. Андрей кричал и кричал до боли в сердце.