Мальтийское Эхо
Шрифт:
Заметно было, что женщина устала. Столько новостей, впечатлений.
– Экие чувствительные дипломаты, - улыбнулся Андрей. Он тоже притомился и зевнул невежливо, но очень вдохновенно.
– Да, один из них весьма прочувственно два года назад сказал мне в запале: "Давай поженимся...", - а затем, подумав, - в крайнем случае, созвонимся".
– Очень дипломатично. И как?
– Ни того, ни другого, - она залпом опорожнила полный бокал ликера, смешанного напополам с вином.
Следующий день следопыты провели в библиотеке. Андрей Петрович уважительно отметил как организована работа Веры Яновны. Четко, с продуманным до мелочей планом и на полном автоматизме действий. Правда, скрытая система этого плана была понятна лишь этой удивительной женщине. В фонд библиотеки она отдала свою книгу. В ответ ей любезно разрешили фотографировать те архивные материалы, что она попросила. Эти несколько томов касались периода 1797-1805 годов.
Сначала Вера сама просматривала документы, некоторые из них молча передавала Андрею и тот делал с них снимки. Иногда ногтем указательного пальца она аккуратно подчеркивала особо важную строчку или абзац. Кое-что мужчина успевал прочесть. Его не смущал полууставный или уставный язык дипломатической, официальной переписки стиля 18 века. Но он с сожалением отметил для себя, что он-то привык к русским и немного английским текстам, а здесь большинство материалов было на других языках.
На протяжении всех семи часов Вера и Андрей не обменялись и пятью десятками слов. Даже во время краткого двадцатиминутного перерыва на скромный обед в библиотечной столовой женщина была молчалива и задумчива, а мужчина не решался мешать ее раздумьям каким-либо разговором. Лишь в те минуты, когда Вера Яновна делала во время просмотров архивов паузы, чтобы записать что-то в свой блокнот, Андрей Петрович бросал любопытные взгляды на ее профиль, чувствуя, как эта молодая женщина становится ближе, как приятно ему смотреть на характерные подрагивания крыльев её носика и губ, как на секунду вспыхивали глаза Снежной Королевы. А может, без "с" - Нежной Королевы?
В 17:00 парочка вышла из библиотеки и, выпив по чашечке кофе на улице Св. Марка, направилась в сторону Бастиона Св. Андрея. По пути они рассчитывали хотя бы на час попасть в музей изящных искусств. У неё раздался звонок на сотовом. Тревожный взгляд, что она бросила на Андрея, выдал ее мысли: хоть бы не Ричард. Но мигом просветлевшее лицо и восклицание "Привет, бабуля" успокоили мужчину, и он вежливо отошел в сторонку, не мешая разговору. Пару раз, лукаво улыбаясь, она взглянула на Андрея и нарочито громко произнесла: "Вот он здесь рядом, мы гуляем. С ним все в порядке. И Иришка звонила. Всё хорошо. Отдыхает в Италии".
В музей они все-таки опоздали. Им удалось лишь посидеть на скамье во внутреннем дворике музея. Типичный закрытый атриум, внутренний двор древнеримского палаццо. Нетипичным было лишь то, что перед ними была расположена скульптура Чехова! В человеческий рост, сидящий в наглухо застегнутой шинели, с мертвой чайкой в руке.
У Андрея защемило сердце: кусочек России, и где, в такой дали, в совершенно неожиданном месте! Лицо Чехова, по обыкновению, грустное. Таким стало и лицо Андрея Петровича. Эта милая усадьба, и Мария Родиславовна, тоже грустная. Но не лицо Чехова притягивало взгляд! Взгляд приковала мертвая чайка...
– Ты чего скис, дорогой мой? Я с тобой разговариваю, а ты не реагируешь...
– Вера внимательно посмотрела на мужчину, - тебе привет от бабули. Сердечный. Весьма.
Она продолжала вглядываться в лицо Андрея.
– Да, спасибо.
– Хм, "спасибо". О тебе все больше, между прочим, расспрашивала. Коварный ты тип, фельдмаршал!
– Ерунда, - вновь рассеяно ответил он.
– Нет, нет, давай чуть поболтаем. Любишь ты ускользать от гендерных вопросов.
– Я боюсь пошлости, нечаянной. Как вот он, - мужчина указал на памятник.
Вера не обратила внимания на его слова и продолжила:
– Я понимаю: такие яркие мужчины...
– Я не яркий.
– ...интересные и глубокие мужчины должны нравиться, у бабули все перегорело и ты для нее среди лучших образов из памяти. А вот почему у тебя "наглухо застегнута шинель" как у этого Чехова?
– Неправда. Я люблю женщин, - улыбнулся наконец-то Андрей Петрович, - точнее, меня бодрят и вдохновляют их, скажем так, добросердечные проявления в мой адрес.
– Это-то ясно. Всем мужикам не старше ста нравятся молодые женщины,особенно двадцатилетние. Я не об этом...
– Не хитри, "жёнушка". Я понимаю, что тебя интересует. Отвечаю: следуя строгим математическим законам, сорокалетние женщины в два раза привлекательнее для мужчин моего возраста, чем восьмидесятилетние.
– Это ты хитришь!
– уже совсем обидчиво проговорила женщина. Хотя, может быть, не обидчиво, а просто капризно, по-женски.
– Ты очень красивая и необыкновенная женщина, - тихо и серьезно сказал мужчина, но тут же лукаво добавил, - тем более: сорок- среднее геометрическое из 20 и 80.
– Спасибо!
– как будто освободившись от груза неизвестности весело воскликнула Вера, - что ты хотел мне рассказать о нем?
– она указала на Антона Павловича.
– Да, собственно, я уже сказал. Он не любил и очень боялся банальностей. И в искусстве, и в отношениях с женщинами. Он бы, например, вместо тех слов, что я сказал тебе, скромно заметил (как у него было с Ликой): "Приезжайте, крыжовник уже поспел".
– Очень поэтично и вдохновенно! Любая вспыхнет страстью и полетит! Не верю!
– Вера вдруг снова раздражилась, - ему следовало хотя бы поднять руки навстречу парящей к нему чайки, а не скорбеть над ее мертвым телом.
Андрей задумался: "Может быть, может...Часто пошлостью оплачивается открытие глубин чувственности, не умещающихся в голове обывателя. Ведь пошлость - не о чем ты думаешь и пишешь, а как ты это умеешь делать. И тут уйти от пошлости может помочь или высочайшее умение чувствовать меру, или отрешенность и от "великого", и от "низменного". Толстой усматривал пошлость в трагедиях Шекспира, а некая креативная дамочка усматривает пошлость в поведении мужа-ревнивца в "Крейцеровой сонате". А уж если о чувственности пишут не Толстой или Набоков..."
– Ты что, опять думаешь о своем "крыжовнике"?
– злилась женщина, - поверь женщине среднегеометрического возраста: в таких раздумьях "крыжовник" не созреет никогда, а созреет - птицы склюют! Совсем чужие!
– Наверное... непременно склюют...
– промямлил мужчина.
– Вот что, дорогой: давай сейчас возьмем такси, по пути домой купим в какой-нибудь лавке "выпить-закусить". В гостиницу! Вечер в домашнем кругу объявлен!
Менее чем через час Андрей Петрович наслаждался теплой душистой ванной. Выйдя, он надел домашний костюм, достал из двух больших пакетов продукты и бутылки, поставил на стол и крикнул Верочку: