Малышок
Шрифт:
– Чего ты наскакиваешь!
– с обидой ответил Сева.
– Только ты сознательный? По-моему, другие тоже есть…
Как только Зиночка, к своей радости, убедилась, что вопрос о бригаде решается положительно, она круто перевела его на деловые рельсы. Решили, что сразу после комсомольского воскресника состоится организационное собрание в доме Галкиных с участием Зиночки.
Беспокойным, тревожным был день.
Голова Кости думала о тысяче вещей и решала разные вопросы.
– Тебе, Ленушка, придется круто робить, - сказал он.
– Герасим Иванович сегодня Катюшин станок переналадит.
После гудка, когда Костя и Сева вышли за ворота завода, к ним присоединился Колька Глухих и начал болтать глупости:
– Малышок, правду мне Сева сказал, что у вас организуется гвардейская бригада? Смешно, честное слово! В тылу - и вдруг гвардейская! Фу-ты ну-ты!
– Дураку, ясное дело, всё смех… - ответил глубоко оскорбленный Костя.
– Положим, неизвестно, кто дурнее!
– отбрыкнулся Колька.
– Организуют в тылу какую-то гвардейскую бригаду да еще берут в нее Булкина! Ха, ха, и еще раз ха!
– А тебе что за дело?
– высокомерно осведомился Сева.
– Завидно, что тебя в фронтовую бригаду не возьмут! А за Булкина не бойся - он не хуже других.
– Нет, я, конечно, не думаю, что ты хуже, - пошел на попятную Колька.
– Только, если ты примешь присягу, как же будет насчет тайги? Хотя, конечно, ты уже готов отказаться от тайги. Гайка слаба!
– У кого гайка слаба?
– угрожающе спросил Сева и остановился.
– У кого? У меня здесь зеркала нет, чтобы тебе его показать, - сострил Колька.
Этот разговор произошел на том самом месте, где несколько месяцев назад Сева столкнул Костю с тропинки. Раз!
– и Колька полетел в глубокий снег.
– Привык ты толкаться! Нынче твой черед!
– крикнул Костя.
И Сева последовал за Колькой.
Пока они барахтались в сугробе, Костя насмехался над ними, а потом протянул руку - помочь. Колька стащил его в сугроб, они пошумели, насыпали друг другу снегу за ворот и побежали домой.
Катя через Антонину Антоновну приказала Косте явиться в гостиную и осыпала его упреками:
– Почему ты скрыл от меня о станке и бригаде? Леночка мне сейчас рассказала. Только она спешила домой - я ничего не поняла.
– И я вчерась хотел рассказать, да ты пряничков не взяла…
– Вчерась-карась!
– передразнила Катя.
– А зачем ты пряники через бабушку передал? Если бы ты сам принес… Мне и так надоело поправляться, а тут еще они меня все сразу забыли!
– Не забыли мы… Будешь в бригаде на отделочной операции работать, нам же лучше.
– Буду! Во фронтовой бригаде я так буду работать!… - горячо проговорила Катя.
– Знаешь что, Костя, ты сиди там, где сидишь, и совсем не смотри на меня… А я тебе расскажу, что я думала, когда вы обо мне так бессовестно забыли, а я лежала и все плакала. Только ты никому не будешь болтать? Хорошо?
Сидя на медвежьей шкуре, Костя слушал Катю, а она говорила, говорила, прижав руку к своему сердцу, которое запуталось в жизни:
– Я такая несчастная, Малышок! Уверяю тебя! Я хочу, чтобы все было хорошо, а получается плохо. Когда я… одно письмо получила,
Получив разрешение говорить, Костя посоветовал:
– Ты с Ниной Павловной помирись. Она человек хороший и тебя уважает… А в бригаде мы сразу полторы нормы сделаем. Хочешь, покажу математику?
– Надо сейчас же со всеми помириться!
– загорелась Катя.
– Скажи Севе, пускай идет сюда.
Оторванный от чая со свистом и неожиданно очутившийся в гостиной, Сева оцепенел.
– Здравствуй, Сева! Как ты поживаешь?
– сказала Катя, протянув ему руку.
– Садись, пожалуйста, на кресло. Ты, пожалуйста, не сердись на меня за Шагистого. Это было в последний раз… Сейчас придет Леночка, мы должны посовещаться о бригаде… - Она крикнула: - Бабушка, бабушка, мы будем пить чай здесь, как до войны!
Старушка поверила себе лишь тогда, когда на круглом столе была постелена скатерть и самовар занял свое почетное место.
Смущение Севы прошло не скоро, а счастливая Леночка протирала очки, чтобы лучше видеть. Когда Севе налили чаю, он отхлебнул и по привычке свистнул, хотя Антонина Антоновна, расщедрившись, сделала сладкий чай.
– А Герасим Иванович будет нам электрокар давать - заготовки возить, - сообщил Костя, которому казалось неприличным молчать.
– А я все волнуюсь!
– призналась Леночка.
– Надо в цехе ничего не говорить, пока не получится…
– Зачем ты волнуешься!
– воскликнула Катя.
– Когда я придумала на пару работать, ты тоже почему-то боялась.
– Она достала тетрадку, карандаш и, прикусив язык, старательно написала на первой страничке: «План бригады».
– Вот! Давайте запишем все, что нужно. Кто возьмет слово?
– Надо, чтобы резцов был запас, - начал Сева.
– Да, да! Это правильно, Сева! Вот я уже записала.
– И как это хорошо, уж как это хорошо, молодые люди, когда все мирно, тихо!
– сказала Антонина Антоновна.
Конечно, замечание Антонины Антоновны не было внесено в план, хотя, если здраво судить, в каждом деле нужно начинать именно с дружбы. Уже перестал шуметь самовар; уже забралась на свою теплую лежаночку в кухне Антонина Антоновна; уже Сева пил пятую чашку со свистом и Леночка тоже пыталась пить так, но у нее, кроме шипения, бульканья и смеха, ничего не получалось; уже гудок Большого завода принес поздний час, а у членов будущей бригады все находилось что сказать. Наконец Леночка ойкнула, что так засиделась, а Сева из вежливости пошел закрыть за нею дверь.